Владимир Шаров - Царство Агамемнона

Услышанному Легин не удивился, он и раньше догадывался, что Мясников та еще сука, вежливого обращения не поймет; то, что рассказал Шрейдер, его в этом лишь укрепило. Впрочем, Шрейдер был неплохим рассказчиком, а Легин никуда не спешил.

“Дальше, – продолжал Шрейдер, – Мясников будто растворился. Искали его по разным направлениям: смотрели и его родину – Урал с Пермью, и запад, и юг, – ни одной зацепки. Правда, просеивать всю страну не просеивали, в ЦК боялись одного: что Мясников подастся в Пермь, где у него много своих людей, остальное смотрели для проформы. Но в Перми было тихо, и Дзержинский дал отбой. А когда по коминтерновским каналам стало известно, что персидская контрразведка арестовала какого-то русского, по описанию вылитого Мясникова, теперь он сидит в тамошнем зиндане – ЦК и вовсе утешился, – говорит в «Агамемноне» Шрейдер и продолжает: – Но списали Мясникова рано.

Этот колобок ото всех уходил. Потому что из Тебризской тюрьмы он – а как, непонятно – сбежал. Потом та же история в Турции. Здесь Ататюрк – может, и по нашей наводке, – его отловил. Держали в надежном месте – Галатской тюрьме. Тюрьма строгого режима, вдобавок с восточными ухищрениями. Но через полгода Мясников и из нее сделал ноги. А дальше: как что наши, что турки его ни выслеживали, в Константинополе разыскал Троцкого, и они на конспиративной квартире внаглую несколько часов вели переговоры. На чем порешили, до сих пор неизвестно. По-видимому, ни на чем. Оба первые номера, и у того и у другого гонора выше крыши – таким трудно договориться.

После той встречи Троцкий через два дня отплыл пароходом прямиком в Мексику, а Мясников направился во Францию, но в своем стиле. То есть не в двухкомнатной каюте первого класса, а вместе с контрабандистами, горными тропами. Все его дальнейшие скитания по Европе отец в «Агамемноне» изложил очень подробно, главное, ни на йоту не отступив от канонов приключенческого жанра.

Сначала Мясников перебирается в Болгарию. Затем, по Шрейдеру, через Румынию, Венгрию, Австрию и Германию за полгода в конце концов попадает в Мюлуз. Оттуда уже поездом в Париж. Больше других в странствиях по Европе Мясникову помогали анархисты. Говорили, – рассказывал Шрейдер, – что среди них он был очень популярен. То, как Мясников поставил дело на Мотовилихинском снарядном заводе во время Гражданской войны, было действительно подтверждением мыслей Бакунина, Прудона и Сореля о том, как должно быть устроено справедливое общество – это, конечно, тоже было любопытно.

Впрочем, ни по поводу побегов, ни о рабочем движении голова у Легина не болит. Дискуссия о профсоюзах была и у нас, но заводилы давным-давно лежали в земле, остальных пощадили, просто разбросали по лагерным зонам. Больше об анархо-синдикализме никто не вспоминал. Опять же и тюрьмы – засовы в Лефортово куда прочнее, чем в персидских и турецких темницах, и Легин не боялся, что наутро, когда он вызовет Мясникова на допрос, начальник тюрьмы скажет: «Нет, дорогой товарищ, к сожалению, ничем помочь не могу. Подследственный Мясников сегодня ночью утек. Как, до сих пор не понимаем, потому что замки целы и на месте, стена тоже нигде не разобрана, а вашего Мясникова след простыл. Прямо чудеса». Может, по этой причине, – рассказывала Галина Николаевна, – в романе Легин возвращается из Каргополя вполне бодрым, говорит жене, что пара козырей про запас у него еще остается.

В Москве Легин снова на пару недель засел в архиве, заново перечел донесения наших резидентур насчет Мясникова – персидской, турецкой и французской. Материалов было выше крыши, Мясников как занимал, так и продолжал занимать Лубянку, но за что уцепиться, Легин не нашел. Не было ничего, за что его можно было прижопить, и дома Легин жаловался, что чем больше про него читает, тем меньше понимает Мясникова, оттого и не начинает допросы. В самом деле, человек почти двадцать лет тихо-мирно работает фрезеровщиком на заводе «Рено», по вечерам тут же, в трехстах метрах от проходной, в заводском клубе общается с группой единомышленников, по большей части тех же самых анархистов. Для них он вождь и учитель, теоретик и провозвестник будущего всемирного рабочего самоуправления, которое на веки вечные покончит с безжалостным и бесчестным государственным насилием. Но получается, что всего этого, чтобы спокойно жить во Франции и не тосковать по России, Мясникову мало. Легин понимает, что здесь есть что-то важное, что-то, к чему рано или поздно ему придется вернуться, разобрать и обдумать, но решает, что пока правильнее сосредоточиться на другом.