Владимир Шаров - Царство Агамемнона

Получается, что меня беспрерывно прощупывали и проверяли, и лишь когда Электра поняла, что неважно, кто я – подослан отцом Игнатием или сам по себе – другого кандидата на престол искать поздно, старческие хитрости куда-то подевались и я, который давно смирился, что никогда не разберусь, как на самом деле всё было – разве поймешь, где она врет, а где говорит правду, – перечитывая записи разговоров, вдруг увидел, что картинка вроде бы складывается.

Потом – Электра полгода как отдала богу душу, и я по второму кругу, ничего не пропуская, перечитал все тетради, то есть не одну сотню страниц, и уже не удивился, что всё важное мне сказано, я его теперь знаю.

11 июля 1984 г. На полях

Надо сказать, что чем дальше всё идет, тем мне понятнее страхи Электры. А теперь, когда стало ясно, на какую роль меня метят, раз я от нее не отказываюсь, у меня нет и никогда не будет права пустить дело под откос. Сумею ли править царством, смогу или не смогу – тут, как говорится, бабушка надвое сказала, но предать его я в любом случае права не имею. К Игнатию это относится напрямую. Я конечно, обязан, останусь и дальше обязан, причем не только на исповеди, говорить ему, что со мной происходит, но у Электры таких обязательств нет и не было, она даже исповедоваться ходит к другим священникам – значит, это ее тайна, и мое дело тут маленькое – ни при каких обстоятельствах Электру не выдать. Есть длинная цепь всего и вся – жизнь отца Электры, жизнь якутки, ее собственная жизнь и жизнь Телегина; теперь, когда Электра вот-вот уйдет, всё это, если окажется по силам, должен буду продолжить я. А стоит, пусть даже на исповеди, проговориться – и можно закрывать лавочку.

В общем, расклад ясен, и я добровольно даю ей слово, говорю: моя милая Электра, ничего не бойтесь. Ничего из того, что от вас узнал, я никому и ни при каких условиях не выдам. Всё как было, так и останется между нами. То есть я, конечно, записываю, собираюсь и дальше записывать наши разговоры, но делаю это только для себя.

И когда мой работодатель Кожняк – Электра к тому времени три десятка лет лежала в могиле – будто мимоходом завел о ней речь, спросил, не знал ли я некую Галину Николаевну Телегину, я был к вопросу готов: не смутившись, ответил, что, к сожалению, нет; может, судьба и сводила, но я ее не помню. И снова: а где я мог ее видеть?

Он : “В Лихоборском доме для престарелых на улице Онежской, дом 8/2”.

Я : “Да, там, в Лихоборах, я проработал почти четыре года, но, может, ваша знакомая жила у нас раньше или позже, в общем, не при мне? Кроме того, старухи в подобных местах, если они в маразме, все на одно лицо. Может, я потому Галину Николаевну и не припоминаю”.

10 декабря 1984 г.

Я спрашиваю: “Электра, а про те главы романа, которые Телегин, как вы говорили, не прочитал, только посмотрел, вы что-нибудь знаете? Когда-нибудь с мужем о них говорили или так и кануло?”

Электра : “Почему кануло, говорили, и не раз. У Телегина была фотографическая память, потому он и тут много чего нарассказывал. Конечно, не подробно, в общих чертах, но я уже и на Колыме имела о них представление. На руку мне вот что сыграло. То, о чем отец писал, Телегин и сам хорошо знал, например, – продолжала Электра, – про адвоката Сметонина. Муж сказал, что в «Агамемноне» нашел о нем много любопытного, но у него, Телегина, был свой интерес: сравнить, что было известно о Сметонине отцу и что ему самому. Источники были разные, но в обоих случаях надежные, получалось, что одним проверяется другой. В оперативной работе, объяснял муж, такое очень ценится, потому что сразу ясно, где правда.

Я уже вам говорила, что через неделю спросила мужа: откуда он столько всего знает об адвокате? Муж тогда ответил, что они за ним следили еще с середины двадцатых годов. Следили и при Менжинском, и при Ягоде, и при Ежове, и при Берии. Сметонин интересовал их и сам по себе, но главное, от него шел прямой ход к Вышинскому.

Копали глубоко. Сметонин их занимал весь и чуть не с пеленок. На Лубянке понимали, что он человек неординарный, а с такими, где что нужное вылезет, заранее не скажешь. Лучше как с золотом – не лениться, промыть всю породу. Начали, – продолжала Электра, – со времен, когда Сметонин еще и адвокатом не был, только окончил историко-философский факультет Санкт-Петербургского университета, собирался заниматься историей Российского государства. Его учителем был профессор Серегин, в те годы столп государственно-юридической школы. К какому пониманию истории тяготел Сметонин, понятно уже из этого.