Давид крутанул зеркало, повернул обратной стороной к ней. Точно такое же зеркальное полотно. Отражение.
Больничная кровать в реанимационном отсеке, окруженная стойками с автоматическими шприцами, аппаратом искусственной вентиляции легких. Чуть слышно щелкают электронные реле вдоха-выдоха. Экраны монитора с разноцветкой бегущих строк: зеленая — кардиограмма, синяя — насыщение крови кислородом, красная — прямое артериальное давление. Булькает пузырьками воздуха пластмассовый прямоугольник торакального дренажа; медленно растет, подрагивая, капля мочи из катетера, прежде чем упасть в мочеприемник.
Все это либо присосалось разномерными полыми трубками, кабелями к ее застывшему на кровати телу, либо, наоборот, выходило из него, неся электрические импульсы или же различные соки и жидкости организма.
Ее бедное, измученное тело покрывают пластыри, клейкие повязки с проступившими местами пятнами крови. Лица на этой картине не видно. Распухший кожный мешок с чертой рта, покрытого сухими спекшимися корками. В углу рта — дыхательная трубка, идущая в гортань, а от нее к аппарату искусственного дыхания осьминожатся шланги.
С лица стерто выражение. Его просто нет! Нет ни боли, ни грусти, ни страдания. Нет ничего. Пустота. Космос с его абсолютным нулем во всем.
— Посмотри! — шепчет Рон. — Тебя там нет. Нет для тебя ни боли, ни этих медицинских щупалец, ни страха, ни надежд, ни отчаяния. Смотри!
И она смотрит. Смотрит пристально, впитывая все детали. Чтобы не забыть никогда. Никогда и ни за что.
— А знаешь почему? — Это уже Давид. — Потому что ты с нами. Ты настоящая, истинная, не там — нет! — ты здесь, наша радость. И тебе хорошо, и это правильно! Нам всегда было вместе хорошо, сказочно хорошо! А теперь это продлится вечность… целую и неповторимую вечность. Только ты и мы, и блаженство…
— Почему люди находятся в коме? — Рон сухим тоном ученого. — Как ты думаешь? Потому что они хотят в ней находиться. Они проживают настоящую, полную чудес и счастья жизнь. И раз испытав, более не в силах от нее отказаться. Счастье без горестей, радость без последствий, удовольствия без расплаты.
— И все это мы принесем к твоим ногам… Весь мир у твоих ног.
Почему Давид ей показался незнакомым? Что за бред! Это же ее Дава, Давидка, с его невинной улыбкой и собачьей преданностью.
Он обнимает ее, объятия сочатся негой и страстью. Она потерлась щекой о его щеку. Как же восхитительна его кожа! Нетронутая бритвой кожа подростка… а-ах!
— А если тебе наскучит общение с Нашим Миром, мы устроим путешествия в миры других держателей.
Это Рон. Мужественный и великолепный Рон. Рон-покоритель, Рон-завоеватель, Рон — ужас ХАМАСа.
— Держателей? — блаженно мурлыкнула Сандра, одна рука обнимает Даву, вторая щекочет шею Рона. — Кто такие держатели?
— Держатель — это ты, наша радость, — горячий шепот Давида теребит мочку уха. — И ты не одна. Все те, кто не дает нам уйти. Все те, благодаря кому мы стали «неотпущенцами», понимаешь?
— Мы называем вас держателями, потому что вы удерживаете нас. — Пальцы Рона почти касаются ее, не хватает нескольких мучительных микронов до желанного прикосновения. — Но и мы — ваш капитал, как ценные акции, понимаешь?
— Понима-аю… — шепчет Сандра, покусывая по-кошачьи его пальцы.
— У тебя, например, две акции — мы с Роном. — Язык Давида пробегает воздушно по мочке уха… Ахх!
— У большинства их всего одна.
— Есть и по три, редко когда больше. — Пальцы Рона причиняют ей боль и несут наслаждение… больше наслаждения! Больше!!! Ахх…
— Они смогут навещать нас со своими Мирами, а мы их — со своим. Смотри!
Они висят в бесконечном пространстве. Пустота. Вдруг! Вспыхивает справа голубая звездочка, слева — еще одна, и еще одна — прямо перед ней. И еще, и еще! Все пространство наполняется туманным голубым светом. Это не звездочки. Это светящиеся голубоватые облака, словно галактики, кружащие вокруг своего центра. Одни окружены одним таким облачком, у других их два, а некоторые заботливо окутаны несколькими слоями призрачного света, так что центр почти невидим, скрыт от чужого глаза.
— Видишь, как это красиво? Как великолепен наш союз! — синхронный шепот льется в уши.
Так что же в центре?
Сандра потрясенно охает, замерев дыханием.
В центре каждого размытого вращением голубого облачка — человек! Мужчины и женщины, дети и старики — люди, люди, люди… Лежащие неподвижно на своих разных, но в то же время одинаковых — больница делает всех похожими — кроватях. Застывшие без движения в безличности больничной укладки. Дыхательные аппараты мерно вздымают грудь. Лица со стертыми выражениями. Отсутствие присутствия. Лица без лиц. Единообразие военного строя, солдаты на службе…
Читать дальше
Конец ознакомительного отрывка
Купить книгу