Владимир Караев - Частный доктор

«Он прав, — проснулся Суфлер. — Меняй тему!»

— Скажи… скажите, — обратилась она к обоим, — а вы…

— Да, — сухо кивнул Рон, — мы оба…

— Уи, мадам, умерли! Натурально умерли, — подхватил Давид с шутовскими интонациями. — Погибли на месте, исполняя свой воинский долг!

— Прекрати балаган! — вспыхнула Сандра. — Что ты видишь тут смешного?!

— А чего теперь делать? — пожал плечами Давид. — Плакать, что ли? Лучше станет? Это что-то изменит?

— Ну… это как-то кощунственно, — смешалась Сандра, — высмеивать свою смерть.

— Правда, глуповато звучит? Сама чувствуешь? — улыбнулся Давид. — А оплакивать свою собственную смерть — это, по-твоему, благороднее? Или звучит умнее? Может, еще и покойному другу, погибшему со мной практически одновременно, поплакаться? Как тебе это выглядит? И потом — мы хоть и умершие, но не совсем!

— Это как? — недоверчиво сощурилась Сандра.

— Я называю нас «неотпущенцами», — вступил в разговор Рон, — по аналогии с невозвращенцами. Мы и не там, и не здесь. Мы и не умерли, но мы и не существуем.

— «Неотпущенцы»… хм-м, — протянула Сандра, пробуя звучание на вкус. — Те, которым нечто не дает уйти… И что же вас удерживает, други мои?

— Не что, а кто, — уточнил Рон.

— Я, — поставила точку Сандра.

Молчание.

— Значит — я. А почему именно я? Не ваши родители, не школьные друзья, не подруги, не…

— Потому что ты, — философски пожал плечами Рон. — Так случилось. Потому что наша чувственная связь оказалась самой крепкой и истинной. Настоящей. И наша любовь, наш menage a trios, оказалась той самой нитью, что удерживает нас.

— И это так здорово! — Голос Давида наполнился страстью, исчез шутовской тон, глаза зажглись, отливая красноватым оттенком в пламени буржуйки. — Мы будем неразлучно вместе! Всегда! И везде! Ибо теперь для нас Всегда и Везде значит Сейчас и Здесь!

— Остановись, мгновенье, — ты прекрасно! — прошептала Сандра.

— Именно! Именно так! — обрадованно воскликнул он, не поняв истинного смысла ее слов. — Смотри!

Рука Давида нырнула во внутренний карман солдатской куртки, чтобы тут же вынырнуть назад. Огромное, в полный рост зеркало развернулось перед Сандрой. Давид, слегка посапывая от натуги, удерживал его. По краям венецианской рамы вспыхнули матовые колбы светильников.

Сандра охнула, прижав потрясенно ладони к лицу.

Это было не ее лицо. Нет, конечно, это было ее лицо… но! Все дефекты, все меты времени, перенесенной боли и потрясений исчезли. Канули в Лету, будто и не было их никогда, паутинки у глаз; глубокие межбровные складки — результат принятых не раз жестоких, вынужденных решений — разгладились вчистую, а сами брови взлетели воздушно над распахнувшимися глазами, из которых исчезла краснота постоянного недосыпа, а из взгляда ушла никотиновая нервозность. Белоснежная, сияющая молодостью кожа туго обтянула скулы, подчеркивая сексуальность их обладательницы. Из зеркала на Сандру смотрело совершенство, абсолютная красота.

— Видишь? — В голосе Рона звучали нежность и любовь. — Ты чудо!

— Ты наша единственная радость и счастье! — подхватил Давид. — Мы будем лишь для тебя и с тобой!

— Мы выстроим огромный дворец, окруженный неприступными стенами. Внутри будут тенистые аллеи, пруды, полные розовых кувшинок и лилий, оранжереи из садов Живерни [30] Живерни — поместье французского художника-импрессиониста Клода Моне. или Бучарт-Гарденс [31] Бучарт-Гарденс — небыкновенной красоты огромные сады в Канаде (Британская Колумбия, остров Ванкувер). …

— А когда захотим и если захотим, то наш дом будет полон гостей! Танцы, салюты, фейерверки, лучшие диск-жокеи! Наши вечеринки превзойдут Великого Гэтсби…

Они перебивали друг друга и самих себя, кружили вокруг Сандры, принимая смешные позы, изображая в красках их будущее бытие, заставляя ее улыбаться, сперва грустно, а потом и не грустно, а затем и вовсе рассмеяться до слез.

— Послушайте! — отсмеялась она, смахивая слезинки с ресниц. — Идите к черту с вашими шутками… Ой! — остановилась испуганно на полуслове. — Я в переносном смысле…

— Да уж! — хмыкнул Давид. — Надеемся…

— А если говорить серьезно — сколько времени продержусь я в коме? Полгода, год?

— О-о, наша радость, — поджал губы Рон, а Давид со значением покачал головой. — Мы будем поддерживать тебя изо всех сил — может, пять, а может, и все десять лет…

— Но не бесконечно же! — перебила его Сандра. — А что потом?

— А что сейчас? Ты сперва задайся этим вопросом, наша радость, — а что сейчас?