Владимир Караев - Частный доктор

— Смотри, Романов, начнешь ведь курить! — придержала руку Сандра, уже успевшая одеться.

— Нет, не начну! — Леша погладил ее пальцы, пожал плечами. — А может, и начну.

Неважно! — И решительно щелкнул зажигалкой. Никотин немедленно закружил голову, ноги налились сладкой тяжестью.

— Садись! — Сандра похлопала по дивану рядом с ней. Но не вплотную — обозначила дистанцию. Плохое предчувствие закралось Леше в душу и свернулось калачиком, устраиваясь основательно.

— Знаешь, Леша, я ведь тогда умерла, понимаешь? Я тебе уже сказала: той прежней Сандры нет. И это правда. Ты, слава богу, знаешь только другую меня — новую… — Она криво улыбнулась. — Господь уберег тебя от встречи с Сандрой прежней.

— Понимаю.

— Понимаешь, говоришь? — Она с сомнением посмотрела на него. — Боюсь, не очень. Ну да ладно, речь не об этом… Как долго ты, — помедлила, прежде чем сказать, — с «ним»?

Лешка открыл рот, сдавленно хмыкнул и стиснул зубы, так ничего и не сказав.

— Понимаю. Не можешь рассказать то, о чем не собирался рассказывать никогда, никому и ни при каких обстоятельствах.

Леша молчал.

— Ладно, — вздохнула Сандра. — Не говори ничего. Дело твое. Как хочешь.

Холодок в груди разросся, сердце заныло. Леша понял, что сейчас произойдет.

— Только вот я не могу оставаться больше с тобой. Не могу. На самом деле и ты не можешь быть со мной. Не только со мной, но и ни с кем. Ты обречен на вечное одиночество, милый. Он постепенно лишает и лишит тебя всего. Но ты этого не понимаешь, мой дорогой, не понимаешь. Надеюсь — пока не понимаешь. От всей души надеюсь.

Столько в ее голосе было горькой жалости к Леше, к себе, к их так внезапно умирающим отношениям, но больше всего — к Леше, что ему захотелось прижаться лбом, обнять, зарыться лицом в колени. Помешал возникший из ниоткуда и быстро растущий барьер отчуждения.

— Постой! — наконец смог выдавить из себя Леша. Вышло сипло и пискляво. — Постой! Почему? Он мой друг! Он мой самый близкий друг!

Сандра села обратно, окинула его внимательным взглядом, сродни доктору, наблюдающему за развитием болезни.

— Он был твоим другом. Он, безусловно, был преданным, верным твоим другом. До того как он ушел, понимаешь? Все это было до! А после это все исчезло. Ушло. Должно было уйти и остаться только в твоей памяти. Но ты не отпустил. Не отпускаешь. Не даешь ему уйти.

— Он и сейчас мой друг! — отрезал Леша, сузив глаза. — А может… Может, он и вовсе не хочет уходить? Откуда тебе знать?

— Э-э, мой милый, — покачала головой Сандра — вспышка гнева в его глазах никак ее не задела. — Вот ты на меня уже и злишься. Ни дать ни взять злой кот.

— Я не злюсь, что ты! — поспешно возразил Леша.

— Да ладно, оставь! Скажи лучше, — она повернулась к нему, ее глаза расширились и поглотили его. — Скажи, как это случилось. Расскажи мне. Ты столько говорил мне о Сереже, что мне кажется — я знаю о нем, о вас всё. И ты мне ничего не рассказывал о его смерти. Только сам ее факт. Констатация. Сухая констатация. Я хочу слышать. Я хочу знать. Я хочу помочь. Расскажи мне теперь. Расскажи мне все! Расскажи!!!

— Как это случилось… — сказал кто-то, и Леша понял, что слышит свой голос. — Это случилось…

Валкий армейский автобус, подвывая и жалуясь мотором всему миру на свою загнанную старость, тащился по жаркой, выжженной солнцем до белизны проселочной дороге, возвращая Лешу Романова со товарищи из очередного милуима [32] Милуим (ивр.) — ежегодные армейские сборы, продолжительностью для врачей около месяца. на гражданку И плевать, что кондиционер в автобусе не работает и белый мелкий песок сушит горло и скрипит на зубах, плевать! Через десять минут — база, еще полчаса — сдать оружие и все армейское барахло, расписаться в журнале. И — прости-прощай, ЦАХАЛ [33] ЦАХАЛ — Армия Обороны Израиля. , до следующего года!

Автобус качался на кочках, публика рассказывала анекдоты, материлась, орала разную чепуху хриплыми, сорванными в попытках перекричать друг друга голосами.

Романов усмехнулся сам себе — не подумайте, что автобус заполнили молодые солдатики срочной службы, нет! Все — пузатые, лысоватые, а то и откровенно лысые дядьки. Убеленные, можно сказать, сединами отцы семейств. А по поведению — молокососы! Нет, правильно говорят: разница между мальчиком и мужчиной в цене их игрушек…

Телефон? Телефон. Жарко, потно, трясет… Хрен с ним, пусть звонит, кому надо — тот дозвонится, лень руку тянуть к карману, отстегнуть клапан, нашарить мобильник… Целая куча последовательных и тяжелых физических действий. Не хочу! Замолчал, слава богу. И тут же зазвонил вновь. И снова. И снова.