Владимир Караев - Частный доктор

Они переглянулись.

— Ты и так знаешь, — ответил Рон. Он всегда отвечал первым. — Ты знаешь, где мы…

— А вот где ты? — качнулся на стуле Давид. — ты с нами? ты идешь с нами? ты прикроешь нас?

Он был требователен. Ее мягкий, веселый и игривый плюшевый Дава никогда и ничего у нее не требовал! А сейчас его голос был по-прокурорски сух и тверд.

— Дава, Дава! — поморщился Рон и положил руку ему на плечо. — Успокойся! Дай ей время понять…

— Время? — фыркнул Давид, и длинная гримаса скривила рот. — Где его взять, время? Нет его — времени!

— Ну, раз его нет, так и нечего дергаться! — рассудительно ответил Рон. — Раз его нет — значит, его у нас сколько хочешь.

Прозвучало нелепо, нелогично, с интонациями еврейского местечка, тоже нелепыми для аристократичного, всегда невозмутимого Рона с его манерами и внешностью лондонского денди. Но Давид внезапно успокоился, покивал задумчиво, лицо разгладилось:

— Да, Рончик, раз времени нет, значит, его навалом. — И хихикнул.

Холодок пробежал по ее коже. Тоска обреченно, но пока еще тихо заныла в ее груди. Давид, которого она знала и который исступленно любил ее часами, исчезал, менялся, словно некто завладел его телом.

Рон ласково потрепал его по голове, ни дать ни взять старший брат, хотя они, да и Сандра, были одногодками. Давид неотрывно смотрел туда, где в темноте угадывались очертания задней стенки палатки.

— Ты видел? — нервно спросил он.

Изменчивость его настроений была поразительна. Только что он улыбался Рону, а вот уже кожа туго натянулась на сжатых скулах, обнажая зубы.

— Ничего там нет, — рассудительно ответил Рон.

— Нет, есть! — тоненько всхлипнул Давид. — Есть, я тебе говорю! Они шевельнули снаружи палатку! Они ждут нас там, снаружи!

Дождь на мгновение замер и с новой силой обрушился на брезент шаткой крыши.

Адреналин выплеснулся в сосуды Сандры, иссушил в секунду губы и погнал галопом сердце — она поняла, что Давид боится. Давид, никогда не упускающий случая дернуть Смерть за усы, исходил сейчас липким, парализующим волю страхом.

— Никто сюда не зайдет, — все тем же рассудительным маминым тоном продолжал Рон, — не может зайти…

— Нет, может! — взвизгнул Давид. — Если она нас отпустит!

— Успокойся, Дава, — поморщился Рон. — Никто нас пока никуда не отпускает.

— И не собираюсь, — отрезала Сандра.

— Пока, — уточнил Рон. — Пока не отпускаешь.

Сандра вскинулась строптиво — возразить…

«Он прав, — остановил порыв Суфлер, — не лезь. Лучше просто слушай. Старайся понять».

— Пока… — эхом откликнулся Давид. Сандру ужаснула тоска в его голосе. — Пока… А потом?! А потом она бросит нас, как ненужные уже игрушки, и уйдет?! А мы… — Он запнулся, кивнул в сторону выхода. — А нас…

— Мы, — поправил Рон, — не нас, а мы. А мы пойдем в другую сторону. Но подожди, не пори горячку! Еще никто никуда не идет!

И улыбнулся Сандре. Словно кто-то невидимый ухватился за краешки губ и развел их в стороны.

— Леша, Леша!

Романов вздрогнул, возвращаясь к реальности.

— Тебе ведь тоже теперь понятен истинный смысл слов «мертвая улыбка»?

Он ничего не ответил. Она и не ждала ответа, который был ей очевиден.

Конечно же, Давид ухватился за спасительную соломинку.

— Да! Да! Мы будем бесконечно заниматься любовью! Да! Конечно, мы будем любить друг друга! Да, да! — горячо и быстро зашептал он. — Никто никуда не идет и не пойдет! Мы будем здесь всегда! Мы будем говорить, танцевать, веселиться! — Он закинул голову и счастливо засмеялся.

Стул под ним начал раскачиваться, ножки мерно постукивали по полу.

— Эй, Дава, перестань! — мягко остановил его Рон. — Ты можешь ее расстроить! Посмотри — у нее слезы на глазах…

Он протянул Сандре белоснежный батистовый тонко надушенный платок.

— Не грусти, наша радость, все хорошо. Все случилось так, как должно было случиться. Не плачь, мы вместе и все хорошо!

Но я плакала, Леша, потому что не были мы вместе. Они вдруг стали чужими. Не как чужие, незнакомые люди… а «чужие», пришедшие из иного мира.

От его слов Давид мгновенно сник, скукожился, замолк, и даже стул под ним замер испуганно.

— Он иногда ведет себя совсем как большой ребенок, — пожал плечами Рон. — Ты же знаешь.

Она не знала и не помнила такого за Давидом никогда. Но согласно кивнула, ведомая своим Суфлером.

Рон развел руками:

— Что с ним поделать… Ну, хватит о Даве! И ты, Дава, улыбнись — нечего грустить!