Леонгард Франк - Избранное. В 2 т. Т. 1

При этом он понемногу двигался к противоположной стороне круга с таким расчетом, чтобы противник оказался у него за спиной. И вдруг молниеносный поворот, прыжок и удар, в который вложена вся тяжесть тела, удар, обрушившийся на бретера с такой внезапностью и силой, что шансы обоих противников сразу уравнялись.

И тут началось представление, какого Вюрцбург не видел с самого своего основания и которое еще недавно было бы немыслимо ни в одном немецком городе.

Лет десять назад противников бросились бы разнимать, а в Вюрцбурге дело закончилось бы всеобщей потасовкой. Но в 1927 году спортивный дух проник даже в самые отдаленные деревушки, и любой, кто вздумал бы вмешаться, навлек бы на себя гнев зрителей.

Томас приплясывал вокруг прославленного бретера, который поворачивался на месте и, прощупывая противника, выбрасывал вперед и сгибал опасные по своей длине руки с той размеренностью, с какой постепенно набирающая скорость двухцилиндровая паровая машина выталкивает и вбирает штоки поршня.

Он был намного выше, массивнее, сильнее и дорожил своей славой.

Томас, на десять лет моложе, тоненький и несравненно более подвижный, понимал, что спасти его могут лишь зоркий глаз и темперамент, обузданный рассудком. Томас был рассудительным боксером.

Ареной боя служила главная площадь, замыкавшаяся с одной стороны двуглавым собором; с другой — церковью с круглым куполом, а посредине, словно в насмешку над этими памятниками архитектуры, торчал крохотный, в виде беседки, киоск и было более чем достаточно места для зрителей, которые вели себя тихо, как за обедней.

Вокруг сплошной стены зрителей толклись вновь прибывшие, тщетно стараясь протиснуться вперед. Но если перед домом господина Молитора особо уважаемых горожан, как например «апостола Петра», все же пропускали в первый ряд, то здесь не вняли бы и мольбам самого бургомистра.

Сначала для разминки и предварительного знакомства противники обменялись несколькими легкими скользящими ударами. Оба все еще дрались очень осторожно. Это не был спортивный матч, исчисляющийся минутами и раундами. Бой должен был идти до конца, и исход его мог в любую секунду решиться одним-единственным удачным ударом. Оба знали сокрушительную силу голого кулака. Но каждый знал также, что защищен от недозволенных ударов надежнее, чем на ринге. Ибо тут был не один, а сотни внимательных судей, и среди них немало членов основанного Оскаром общества тяжелоатлетов «Голиаф», которым были хорошо известны все правила.

Томас придвинулся ближе. Косточки на кулаках у него побелели.

Тут бретер сделал обманное движение левой рукой и, будто швыряя через всю площадь камень, с такой силой выбросил правую, что его тяжелое тело описало почти полный оборот и он едва удержал равновесие.

Толпа ахнула. Попади он в цель, Томас упал бы как подкошенный. Но, ловко пригнувшись, юноша снизу вверх нанес своему противнику короткий удар в подбородок.

Подбитый бретер спасся только тем, что вошел в клинч. В ближнем бою, где физическая сила и вес играют первостепенную роль, за ним были все преимущества. Удары сыпались на Томаса градом — в челюсть, в скулу, в уже заплывший глаз.

— Отцепись, трус! — пронзительным от волнения голосом закричал сын Оскара.

Кто-то засмеялся:

— Тише ты там, головастик!

— Правильно! Разойдись! Разойдись!

Но противники не разжимали объятий, и высоченному каменщику, видному члену общества «Голиаф», пришлось по всем правилам развести их, что окончательно превратило церковную площадь в ринг.

Рубашки, кулаки, физиономии обоих были перепачканы кровью, только неизвестно чьей.

Судье опять пришлось развести противников. И тут бретер повторил свой излюбленный прием. Но снова кулак лишь рассек воздух, и тяжелое тело потеряло равновесие. Томас снова успел пригнуться. Но на этот раз его удар был полновесный и пришелся точно в челюсть.

Голова бретера запрокинулась, тело беспомощно обмякло и рухнуло на мостовую.

Полицейский опоздал на две секунды. Его окружили, все наперебой рассказывали о происшествии, так что сперва он ничего не мог понять.

Сын Оскара, знавший по собственному опыту, что при появлении полицейского всего благоразумнее, даже если ты ничего не натворил, вовремя улизнуть, вытащил ещё не опомнившегося Томаса из толпы и вывел его через проходной двор на тихую улицу с палисадниками.

— Здорово мы ему всыпали!

Глаз Томаса, на который обрушился первый удар, заплыл и посинел, веко не открывалось. К тому же при последнем апперкоте он вывихнул себе большой палец на правой руке.