Леонгард Франк - Избранное. В 2 т. Т. 1

Этот ее тон был для него новостью. Каждый день и каждый час он открывал в ней что-то новое. Еще два года назад это была девчонка, на которую не обратил бы внимания ни один молодой человек. И откуда ни возьмись появилась эта новая Ханна. Она появилась, и ее уже нельзя было не заметить. Сама жизнь приняла ее облик, воплотилась в ней, и с тех пор открывалась ему неисчерпаемо многогранная в каждой черточке, в походке, во взгляде, в манере держаться, в каждом светлом взрыве смеха, произнесенном слове и даже в самом молчании, — вечно меняющаяся, вечно новая.

Томас навсегда запомнил тот день, когда она два года назад, на скамейке возле розового куста, вдруг как во сне закрутила черные, словно лакированные, косы в большой тяжелый узел, устремив глаза в пространство, будто оглядываясь на свое детство.

Он не знал, что за несколько дней до того мать Ханны подошла к ее кровати и в ответ на растерянный взгляд девочки растроганно и успокаивающе-лукаво сказала: «Ну, маленькая женщина, сегодня можешь еще полежать».

С бешено колотившимся сердцем подымался он по широким низким ступенькам, красиво изогнутой лестницы на вторую террасу. Он хотел лишь удостовериться, там ли Ханна, и сразу же вернуться к работе. Если да, она перестанет для него существовать. Он будет по-прежнему трудиться, посещать лекции, постарается как можно скорее получить диплом и навсегда покинет Вюрцбург.

Когда он увидел Ханну с незнакомцем на скамейке среди гигантской подковы из желтых тюльпанов, сердце у него замерло.

Она сидела откинувшись, положив ногу на ногу, и слушала незнакомца, который, присев боком на самый край скамьи, рассказывал что-то, сопровождая свои слова округлыми жестами.

— …на берегах Ла-Платы живет цапля, европейские модницы раньше носили ее перья на шляпках. Бери ружье и стреляй, сколько душе угодно.

Томас прошел в крытую аллею. Слов он разобрать не мог, но красноречивые жесты незнакомца были ему хорошо видны. Мир так велик, и на свете так много — миллионы, сотни миллионов девушек, но одна только эта худенькая девочка, эта тонкая лозинка там, на скамейке, волнует его чувства.

Незнакомец вскочил и обеими руками указывал куда-то вдаль.

— …И когда вы стоите на берегу, дитя мое, даже в самом узком месте, противоположного берега не видно. Ла-Плата — море среди рек. Множество крокодилов, длинных и быстрых, как гоночные лодки, бороздят ее воды или дремлют на раскаленном прибрежном песке.

Ханна видела и могучую красавицу реку, и летящих в небе цапель с загнутыми кверху палевыми хохолками, и крокодилов в песке. Она смотрела вверх, в лицо иностранцу, у которого был покатый лоб, длинный с горбинкой нос и тонкие губы индейца, но голубые глаза германца, и когда он снова поднял руку, девушка невольно изменила позу, чтобы удобнее было следить за рассказом, и то устремляла жаркий взгляд на рассказчика, то вдаль, куда он указывал.

И вдруг всю мальчишескую злость Томаса как рукой сняло. Что-то в нем наконец осело и стало на свое место: мучительное и сладостное чувство горячей нежности к Ханне затопило его. Он сразу повзрослел, а в своем чувстве к Ханне стал мужчиной. Ему хотелось прижать к груди ее головку и сказать иностранцу: идите, идите своей дорогой, не троньте, это слишком серьезно.

Иностранец рассказывал об экспедиции, которую он вместе со своим братом, ученым-исследователем, предпринял в глубь страны к индейцам, где до них не был ни один белый.

Ханна видела туземцев-носильщиков, которые, услышав рев ягуара, падали на колени и простирали дрожащие руки к луне, следовала за экспедицией до того места, где носильщиков только под угрозой револьвера можно было заставить идти вперед; с пересохшим ртом слушала она, как экспедиция четверо суток оставалась без воды и чуть не погибла от жажды. Она переправлялась на каноэ через стремительные потоки, шла за растянувшимся цепочкой молчаливым отрядом по тропе, которую приходилось прорубать топором в девственном лесу, и наконец достигла областей, где жили еще неведомые племена.

— Сперва мы увидели двух молодых индианок.

— А как они были одеты? Было на них что-нибудь?

— Ничего! У одной пояс из цветов! Они стояли под манговым деревом и ни капли не боялись, совсем как антилопы, которым в иных местах у нас не пришлось еще узнать, насколько опасен человек. Взгляд у них был безмолвный и глубокий, как сама природа. Они были прекрасно сложены. Прекрасно! Почти так же хороши, как вы, прелестное дитя, только в вас наивная грация этих девушек волнующе соединяется с цивилизацией двадцатого века.