Смотрю, на следующий день притащил целый воз. Еловые доски, ни разу не были в употреблении, и сухостой — словом, не придерешься. Видали! Сбил я ему полки. Восемь штук. Стал их у него на квартире устанавливать, а он тут же при мне давай на них свой товар убирать. Ну, скажу я вам, я прямо рот разинул. Чего там только не было! И даже вино, настоящее, выдержанное. Не такое вырви-глаз, что нам здесь подают! А уж одежи и снеди просто без счету. И даже американские сигареты в картонных коробках вот такой величины. Штук на двести каждая. И таких коробок было двадцать. Сам считал. А башмаков! Вы просто не поверите — целая полка! Чисто обувной магазин. А теперь я вас спрашиваю: если нигде нет товаров, откуда же их взял тот стервец?
Прислуживая в отцовском погребке, где посетители не стеснялись отводить душу в крепкой ругани, Петр нередко узнавал о людях, у которых было что взять. Пользуясь вспыхнувшим в зале оживлением, он, как только мог, перегнулся через стойку и навострил уши. Но едва лишь имя спекулянта, орудовавшего на черном рынке, было названо, как мальчик, подперев длинное, узкое лицо ладонями и, словно скучая, поднял глаза к потолку, где как раз над большим круглым столом завсегдатаев красовался не уступавший ему в размерах старинный лепной медальон, на котором синей и малиновой краской было изображено вознесение Христово.
Когда отец крикнул: «Подай господину Крейцхюгелю еще стаканчик», — Петр шагал уже мимо груд щебня, которые тянулись почти непрерывными рядами справа и слева, расступаясь лишь перед каким-нибудь чудом уцелевшим домиком. Набожные люди говорили: «Рука всевышнего почила на нем».
В тот вечер на затянувшемся допоздна заседании Петр с товарищами тщательно разрабатывали план набега. Следующие дни ушли на разведку — надо было изучить в доме спекулянта расположение комнат, а также все входы и выходы, ознакомиться с привычками хозяина и заготовить пять тачек.
Цвишенцаля хорошо знали в городе. Это он, будучи членом нацистской партии и начальником квартала, арестовал родителей Руфи и Давида и по дороге в тюрьму учинил над ними зверскую расправу.
Хотя в прокуратуру были поданы, независимо друг от друга, два заявления очевидцев, предлагавших выступить свидетелями на суде, однако по расследованию дела никаких шагов не предпринималось. Да и другие аналогичные жалобы были, к немалому удивлению местных жителей, положены под сукно. Ненавистные нацисты как сидели, так и продолжали сидеть на своих высоких постах. Арестованы были только два-три человека.
— По-моему, американцы сами не знают, чего хотят. Спросили бы нас, мы бы сумели им дать дельный совет, — возмущался отец ученика Иоанна, старый социал-демократ, четыре года просидевший в Дахау.
Ученики дознались, что по субботам Цвишенцаль вечерами, как правило, не бывает дома. Дверь с черного хода, ведущую в палисадник, он запирал на засов, сам же ровно без двадцати восемь выходил из подъезда и направлялся в город, в «Общество Звездочетов», послушать, что нового предрекают звезды в мировой политике, и узнать, какие будут указания членам общества по части благоприятных и неблагоприятных дней для торговых сделок. Председателем кружка был здоровенный верзила, из которого можно было бы выкроить двух более складных мужчин. Зато для головы материалу явно не хватило, и получилась не голова, а чистейшее недоразумение. Председателя так и прозвали «Головка».
Уж углядел в стене, выходившей в палисадник, небольшое круглое отверстие, похожее на пароходный иллюминатор и, видимо, служившее окном в уборной. Окошко, по его мнению, как раз ему пролезть. А тогда останется только открыть дверь в палисадник — и пожалуйте, гости дорогие! От восьми до одиннадцати им вполне хватит времени, чтобы очистить полки, — ведь этот жулик и звездопоклонник раньше одиннадцати домой не возвращается. Окошко в уборной прямо создано для него, Ужа.
По плану в тот же вечер предполагалось известить обо всем американские военные власти. Ровно в одиннадцать кроткий Иоанн, обладавший способностью появляться и исчезать, как тень, должен был прилепить к воротам здания американской администрации письмо в виде большой афиши. Иаков, работавший учеником в литографии, написал его печатными буквами, выделив главное красной тушью. Список вещей, взятых у Цвишенцаля, предполагалось оставить у него дома — к сведению военных властей.
Такого грандиозного набега ученики еще не предпринимали. Заседали с огромным воодушевлением.
Читать дальше