Но и Цвишенцаль кое-что надумал. Он положил хлыст на стол, поочередно посмотрел на трех товарищей и сказал с приветливой, хотя и несколько напряженной улыбкой:
— Верните мне мой товар и берите себе все, что захотите.
Те молчали, как каменные. Лицо Ужа, мгновенно выдававшее его чувства, светилось торжеством.
Дверь в спальню была открыта. В замочной скважине торчал ключ. Петр, насупившись, ходил из угла в угол, словно ему не давало покоя предложение Цвишенцаля.
— Я с удовольствием подарю вам все, что вы захотите. Шоколад… Любую вещь… А кроме того — по паре башмаков.
Но тут Цвишенцаль неожиданно для себя вылетел в дверь и грохнулся об пол в своей спальне. Не успел он подняться, как Петр повернул в замке ключ.
Они бежали по темному шоссе, пристроившись друг другу в затылок, — до монастырского храма, а потом вниз, в подвал.
Здесь все было завалено товарами, товары грудами лежали на полу. У ног изувеченного Христа высилась кипа брюк, наподобие очистительной жертвы. Все говорили наперебой, всеми владело радостное возбуждение.
Перед первой же церковной скамьей кладовщик опустился на колени и, положив на нее список, принялся писать дальше. «138 плиток шоколаду…» По дороге, пока бежали, решили список тоже наклеить на ворота американцев — так, оно, пожалуй, лучше будет. Петр диктовал по черновику. Надо было спешить. Все примолкли. И только литографский ученик Иаков не выдержал. Подошел к коленопреклоненному кладовщику и зашептал ему в затылок:
— Цифры бы надо красными чернилами. Оно поглазастее.
За несколько минут до одиннадцати Уж примчался со списком на условное место. Только в одном окне у американцев горел свет. Кроткий Иоанн сидел на краешке фонтана — сооружения в стиле рококо, — прижавшись к одной из статуй и составляя с ней единое смутное и неразличимое целое. Он осторожно держал в руках письмо, густо смазанное клейстером с оборота, на манер листовки. Обмазывая клейстером уголки списка, он прошептал:
— Часовой будто примерз к воротам.
Часовой стоял у ворот, прислонясь к стене.
В темноте вспыхивал огонек его сигареты. Мальчики, не отрываясь, смотрели на него. Вот он, зажав винтовку между колен, вынул другую сигарету и стал раскуривать.
— Чудно, что американцы курят в наряде, — прошептал Уж. — Подойду скажу, что на углу лежит женщина. Может, она больна или в обмороке…
Беззвучно подошел он к часовому и стал показывать на угол. Часовой отделился от стены и, не слушая, что говорит ему мальчик, потребовал:
— You go home to bed! [14] — Пошел домой, в кровать! (англ.).
— I don’t have a bed, [15] — У меня нет кровати (англ.).
- возразил Уж. И он медленно двинулся дальше, все так же указывая на угол и оглядываясь на часового. Тот последовал за мальчиком.
— Where do you live?
— In a cellar.
— It’s eleven o’clock. About time for you.Your father will be worried, if you come home so late at night.
— My fahter is dead.
— Oh!
— He was a member of the International brigade.
— Was he? That’s guite interesting. [16] — Где ты живешь? — В подвале. — Уже одиннадцать часов. Пора спать. Твой отец, поди, беспокоится, что тебя так поздно нет дома. — Мой отец погиб. — Вот как! — Он воевал в Интернациональной бригаде. — Скажите пожалуйста! (англ.)
Здание тянулось чуть ли не на полквартала. Уж шагал рядом с часовым и рассказывал ему об отце. Дойдя до угла — раза два по дороге они останавливались — он добавил:
— And in his last letter he wrote that the pope is supporting Franco. [17] — А в последнем письме он писал, что Папа Римский — союзник Франко (англ.).
Капитан Ралф Либэн, отбыв служебные часы, писал домой письма и только в четверть двенадцатого вышел на улицу. Пройдя несколько шагов, он тут же вернулся обратно: что-то на воротах привлекло его внимание.
Список висел под письмом, занимавшим половину створки. (Уж предлагал начать его обращением «Dear general!», [18] «Дорогой генерал» (англ.).
но никто его не поддержал.) Письмо гласило:
21 июля 1946 г.
Второй год мирной жизни.
Уважаемая американская администрация!
Мы считаем своим священным долгом обратить ваше внимание — потому что этот Цвишенцаль — известная сволочь и обнаглевший спекулянт. Мы сегодня с 8 до 11 забрались к нему на квартиру и обчистили весь его склад.
Мы, заступники справедливости, отдадим эти товары беднейшим из бедных задаром и с бесплатной доставкой. Так как мы сами вюрцбуржцы и у нас еще, кроме того, своя секретная разведка, то нам известно лучше, чем уважаемой американской администрации, кому лопать нечего. Если уважаемая американская администрация сегодня после 11 вечера явится на Химмельспфортенгассе, 28, она уже ничего не найдет на всех восьми полках. Однако то, о чем мы настоящим извещаем уважаемую американскую администрацию, — это самая истинная правда. А чтобы никаких сомнений, мы пошлем уважаемой американской администрации все захваченные у Цвишенцаля американские сигареты. К сожалению, мы не можем выступить без маски, мы — Тайная организация и работаем в глубоком подполье.
Читать дальше