Леонгард Франк - Избранное. В 2 т. Т. 1

От имени учеников Иисуса Подпись: Петр.

Пользуюсь случаем указать, что Цвишенцаль один занимает целый дом из трех комнат, кухни и уборной. Тут определенно пахнет паленым. Ведь тысячи сейчас не знают, где им по вечерам преклонить усталую голову.

Петр.

Капитан Либэн сорвал со стены еще влажные листки и вернулся в дом. Два дня спустя мальчики узнали из газет, что Цвишенцаль арестован.

Иаков и сынишка причетника, ученик Варфоломей, задержались на монастырском погосте. Оба прикорнули в густой тени, отбрасываемой могильной плитой. Облитая лунным светом, заросшая плющом стена сверкала изумрудной зеленью, словно днем. Неземная тишина была разлита в воздухе. Оба мальчика не решались признаться друг другу, что им боязно так поздно явиться домой.

— Мне-то что, пускай себе орет, я хоть сейчас пойду, — говорил Иаков. И не двигался с места. Мысленно он, никем не замеченный, прокрадывался в дверь и ложился в постель.

Варфоломей встал первый и сказал со вздохом:

— Ну, идти так идти. А то, пожалуй, хуже будет.

Два огромных колокола, рухнувших задолго до падения самой колокольни, словно спичечную коробку расплющили пристройку, в которой жил причетник. Тогда он с семьей перебрался в монастырскую прачечную. Сам причетник с женой спали в огромном полированном коричневом гардеробе, положенном на каменный пол. Дверь гардероба служила им столом. Прежде чем на цыпочках скользнуть в темный коридор, Варфоломей омочил кончики пальцев в кропильнице со святой водой и перекрестился.

Иаков между тем еще не дошел до дому. Отец его снова соорудил столярный верстак из дверей своего бывшего жилища, а из кирпича сложил крошечный домик — собственно, две стены и крышу, встроив их в угол подвала, где еще уцелели две капитальные стены. Они с женой сидели-за столом и ждали. Жена говорила:

— Только бы с малым ничего не стряслось. Не тронь его, когда он вернется. Только бы с ним ничего не стряслось!

Их пятилетняя дочка спала. Рядом, на подоконнике, на голубой с серебряными звездочками бумаге лежали сухие апельсинные корки.

Иаков пустился бежать. Ночная тишина навеяла на него смутный страх. Над грудой щебня, возвышавшейся там, где некогда стоял город с домами и улицами, нависла, казалось, тысячелетняя мертвая тишина. Единственный уцелевший человек остановился у наружной стены и заглянул в мертвый проем окна. В домике, встроенном в подвал, еще горел свет. С мужеством отчаяния спустился он по лестнице.

Коричневая занавеска делила сторожку внутри на две крошечные каморки. В задней умещалась только походная койка Мартина. Руфь спала в первой комнатке, на старинном канапе. Против канапе стояла узкая и высокая книжная полка. Большой китайский ковер был сложен втрое. Отец Иакова выпилил в передней стене отверстие для окна, а из выпиленной доски сделал ставень, закрывавшийся засовом изнутри. Стекла не было. На лужайке позади сторожки торчала узкая трубка водопровода в метр вышиной, с медным краном.

Виделись они редко. Мартин работал ночами — с восьми вечера до восьми утра. По возвращении он уже обычно не заставал ее дома. Он попросил одного коллегу обследовать Руфь — не нужно ли ей подлечиться. После тщательного осмотра тот сказал, усмехаясь:

— Единственное, что ей нужно, это усиленное питание. Да где же его взять?

— Ну, на этот счет у нас все слава богу, — ответил Мартин. — Таинственные ученики Иисуса уже трижды подбрасывали нам свои дары. Такие всё редкости, что трудно вообразить. Даже шоколад. Все это сваливается неизвестно откуда. Точно ворожат гномы.

Мартин подставил голову под медный кран. Когда он, отфыркиваясь, возвратился в сторожку, ему бросилась в глаза надпись мелом на стене: «Дождешься, что мы спалим тебя вместе с твоей хибарой. Узнаешь, как спать с еврейской шлюхой».

Руфь, гуляя, забралась в крепостной ров. Здесь, у подножия древней стены, из которой столетия выгрызли не мало камней, валявшихся тут же на траве, буйно разрослись кусты ежевики, высокая по пояс крапива и увенчанный розовыми цветами чертополох. Кроме ребятишек, которых привлекали сюда ягоды, да подростков, искавших в этом заброшенном уголке таинственных приключений, редко кто сюда забирался. Это было царство пчел и бабочек.

Руфь уселась под огромным кустом терновника. Цветы уже давно облетели, и на солнце пылали рубиновые ягоды.

Подружка Петра, Катарина, жившая, как и он, на Лохгассе, нахлобучила на голову корзиночку, продев подбородок в ручку. Ее босые ножки неслышно ступали по густой траве. Обойдя кругом куст, она замерла от испуга и сказала, схватившись за сердце: