Пётр Курков - Категория жизни - Рассказы и повести советских писателей о молодежи нашего времени

— Не знаю ничего! — немедленно отреагировал гражданин, демонстрируя превосходные рефлексы сорокалетней давности. — Я в Чертанове живу, я здесь случайно.

— Стойте, люди! — А. возмутился, его уже заело. — Какой нынче год?

Дама стыдливо отвернулась. Трое в центре троллейбуса зареготали. Интеллигент без очков и шляпы возмущенно фыркнул, раздались также предположения о состоянии вопрошавшего в смысле нетрезвости, от передней кассы донеслось: «Чего?» А. злобно уткнулся в окно, его трясло от всеобщей тупости.

Внезапно он почувствовал, что его кто-то робко трогает за плечо. …За окном изнывающие от жары людские потоки текли мимо колоннадного здания метростанции, мимо каких-то вечных, но свежевыкрашенных заборов, мимо чахлых сквериков, удобренных окурками, мимо больших парадных портретов.

Трогавший был — интеллигент.

— Простите, — сказал он, смущаясь. — Я вот тут вдруг задумался над вашим вопросом… словом, а какой же сейчас год? Мне дико, но я никак не могу вспомнить…

От него ничем особенным не пахло. «Наркоман, — с ужасом подумал А. — Наширялся». Думать дальше ему помешало внезапное осознание того, что он тоже не помнит. Самое привычное на свете число тихо растаяло в груде исторических дат, цен на водку и физических констант, удалось только вычленить из неразборчивости небытия последнюю цифру, растворяющуюся семерку.

— Седьмой… седьмой, — пробормотал А., мучительно морщась. — Что же делается, а? Бабка, — взмолился он, — какой, ты говорила, год?

— Я-то?.. — задумалась бабка. — Да и не упомню, милок… как-то все живем… вот, — оживилась она, — три года, как внучка замуж вышла.

— Не то, — отмахнулся А. — Седьмой… Может, тридцать седьмой?

— Нет, — вдруг сказал интеллигент. — Только не этот.

— Почему? — удивился А.

— В самом деле, почему? — Над плечом интеллигента возникла малоглазая физиономия защитного гражданина. Казалось, он помолодел. — Что вы имеете против данной конкретной даты?

— Я? Я — ничего, — привычно испугался интеллигент.

Троллейбус трясся мимо двухэтажных домиков, выкрашенных в желтые и бежевые тона. За ржавыми трубами какого-то бездействующего фонтана промелькнул чей-то бронзовый затылок. По тротуару шли три человека, несмотря на жару одетые в длиннополые, блестящие кожаные плащи. Троллейбус остановился напротив них, длиннополые переглянулись. Через улицу от них на транспаранте были изображены солдаты и танки, его пересекала красочная надпись:

НОВАЯ ЭПОПЕЯ

О ВЕЛИКОЙ ОТЕЧЕСТВЕННОЙ ВОЙНЕ

— О войне, — ткнул пальцем в окно встрепенувшийся интеллигент. — Война началась в сорок первом!

Троллейбус дернулся и поехал, длиннополые смотрели ему вслед.

— Ты почем знаешь? — подозрительно спросил защитный гражданин, но тут лицо его перекосилось, он прижал громоздкую ладонь к правому боку, пробормотал, ни на кого не глядя: — Осколок… сволочь, — и опустился на свое место. Длиннополые скрылись в туманном мареве.

— Товарищи! — вскричал А. и осекся, заметив, как округлились глаза нескольких пассажиров в передней части троллейбуса. Слева проплывал желтый дом с бородатой статуей в скверике. — Ну, граждане… какой нынче год?!

Все молча обдумывали. Молчание затянулось неимоверно. «Космос, — роились в голове у А. сумбурные мысли. Кто первый? Крякутный… тьфу, черт. Война…» Слова были пустыми скорлупками, они ничего не значили. Война — это когда продолжают политику другими средствами. Ганнибал. Алая и Белая розы. Война цен. Война миров. Наполеон Тарле. Войны за испанское наследство.

— Скажите, — шепотом спросил он у интеллигента, — что это… Великая Отечественная?

Интеллигент пожал плечами.

— Я, знаете ли, литературовед, — пояснил он виновато. — Помню из одного стихотворения: «Роковой сорок первый»…

— Говорят, будет тысячелетие крещения Руси, — несмело подал голос маленький мужичонка с всклокоченной бородой. — Тысячелетие, значит…

— Может, тысячный год? — встрепенулась дама.

— Тогда уж 997-й, — настаивал на своей семерке А.

Из кривоватого переулка выехал на худощавой лошади дородный мужчина в каких-то странных, но дорогих одеяниях и с ножнами, шлепавшими лошадь по ребрам. Он проводил троллейбус внимательным взором, а затем рысью скрылся в другом переулке. Впереди что-то ослепительно засверкало. Над тем местом, где А. привык видеть громадную впадину, чашу бассейна, окруженного редкими деревцами, — золотым облаком нависал неправдоподобный купол, под куполом белесо струились колонны и порталы.