Пётр Курков - Категория жизни - Рассказы и повести советских писателей о молодежи нашего времени

— Здравствуй, сын! Катя! Катя! Скорее! Вадик звонит!

— Отец! — крикнул он. — Подожди, отец. Позови вначале Галю.

— Галю? Какую Галю? Какую Галю, сынок?

— Позови Галю. — Он сказал это негромко, но твердо, и отец уже больше не переспрашивал. Молча дышал в трубку.

Молчание длилось с минуту.

— Вадик, сынок, сейчас подойдет мама. — В голосе отца слышалась растерянность.

— Не надо маму! — закричал Вадим. — Не надо, отец, я прошу тебя. Позови Галю. Галю! Мне нужно многое сказать ей. Я боюсь, что будет поздно…

— Успокойся, сынок. Я, кажется, понимаю… Катя, ты мне что-то говорила про ту девушку, которая… ну, тогда, в клинике… Помнишь? Как ее зовут? Да? Вот оно что…

— Позовите ее! — закричал Вадим и ударил кулаком в пластиковую стенку. — Позовите немедленно! Отец, позовите ее! Почему вы не пускаете ее к телефону? Какое вы имеете право запрещать ей разговаривать со мной?

Он уже не слышал, что говорил ему отец, он с силой ударил трубкой по автомату, по черному стеклу табло — раз, потом другой; он повернулся и, увидев испуганные лица людей, снова ударил, теперь уже по двери, брызнуло, зазвенело по полу стекло, толпа расступилась, кто-то, как ему показалось, выкрикнул его имя.

— Кто это? Кто зовет меня? — спросил он запавшим голосом, пряча в карманы плаща окровавленные руки; кровью была испачкана его одежда, забрызган пол, усыпанный осколками разбитого стекла, дверь и пластиковые стенки кабины.

— Да схватите же его!

— Он весь в крови…

— Он весь изрежется!

— Нужно позвонить на «скорую».

— Вадим! Что ты наделал!

— Мужчины! Вот вы, задержите его! Он уйдет и истечет кровью! Да есть ли среди вас мужчины!

— Он весь в крови…

Галя торопливо прошла через площадь, пропустила внезапно выскочившие из-за поворота на большой скорости «Жигули», свернула в незнакомый переулок, зашла в первый попавшийся подъезд, прижалась к холодной стене и заплакала.

Прошло несколько минут, а может быть, час. Ее окликнула маленькая седенькая старушка, похожая на подростка, она держала на руках такую же маленькую и беленькую собачонку, которая тоже с любопытством разглядывала Галю. Галя не расслышала, что у нее спросила старушка, она увидела ее уже тогда, когда та замолчала и, поджав морщинистые губы, похожие на выстиранные, вылинявшие и неотглаженные шелковые тряпочки, вопросительно посмотрела на нее.

— Я сейчас уйду, — зло сказала Галя. — Вероятно, здесь нельзя стоять. — Она нашла в сумочке носовой платок и стала торопливо стирать со щек и век потекшую тушь.

— Но… если вам плохо… — кое-как справившись с внезапным замешательством, чуть погодя участливо заговорила старушка; выражение ее лица тоже изменилось — это Галя почувствовала по интонации ее голоса.

— Нет, все уже хорошо. Извините. Я действительно не туда зашла.

— У вас, очевидно, потекли глаза, — снова заговорила старушка, старательно выговаривая каждое слово, словно осторожно ступая в темноте по ступенькам, которые вот-вот должны кончиться. — В таком случае вы можете умыться у меня, я сейчас отопру дверь. Прошу вас. — И она вынула свободной рукой из кармана длинный ключ на синей тесемке и указала им вверх, там, видимо, была ее квартира.

— Нет, все в порядке. Не трудитесь, пожалуйста. Извините.

Галя первой вышла из подъезда. Оглянулась в переулок, в конце которого виднелся кусочек площади, троллейбусная остановка, фонарный столб, где все еще стоял мужчина в светло-коричневом плаще и пристально смотрел куда-то в другую сторону.

Как у нее хватило выдержки и сил, чтобы не вскрикнуть, не назвать его по имени, его, того, с кем мысленно не расставалась все эти годы и с кем нечаянно встретилась на площади перед телеграфом, как у нее хватило мужества повернуться и уйти и даже не оглянуться при этом, она не понимала; она лишь дрожала всем телом, с трудом удерживалась на ногах и судорожно сжимала сумочку, она снова и снова вспоминала его слова, его глаза, устало глянувшие на нее из-под низко надвинутой на лоб шляпы. Взгляд и голос. Голос и взгляд.

— Простите… я не курю… — прошептала она, повторяя обрывки мыслей, и слезы потекли по щекам и вздрагивающему подбородку.

Она уже не замечала ни своих слез, ни редких прохожих, которые останавливались и смотрели ей вслед, пожимая плечами и бормоча что-то, видимо, окликая, успокаивая ее.

— Простите, я не курю, — отвечала она им громко, резко и раздраженно, словно к ней приставали на этой пустынной улице, где она ни разу еще не бывала.