— Профессор! К вам, наверное, заочники! Я сказал, что вы больны, но они и слушать не хотят!
— Да? Заочники, говорите? Наверное, с зачетками. Премилый народ! Ну что ж, зовите их.
И вдруг женщины захохотали. Они буквально сотрясали сумрачную тишину комнат своими звонкими голосами, они рыдали и всхлипывали. А через мгновение Вадим услышал хохот профессора, а чуть погодя увидел и его самого с книгой в руках.
— Карицын! Вы, голубчик, гениальнее великого Гомера! Знакомьтесь: Елена Викторовна, моя жена, Анюта, дочь.
Вадим пожал им маленькие холодные и тоже удивительно похожие ручки и только тогда улыбнулся и покраснел.
— Вы что же, милочки, — не унимался профессор, который к тому времени, похоже, окончательно оправился от своего временного недомогания, — снова посеяли ключи?
А через неделю в этой же самой прихожей, на этом же месте произошла еще одна историйка, но о ней знали только он, Вадим, и Елена Викторовна. Елена Викторовна в тот день купила два билета на итальянский фильм, новую работу режиссера Микеланджело Антониони, и предложила их ему и Анюте. Сеанс начинался поздно, в двадцать два часа, и они, все вчетвером, успели еще поужинать, распить бутылочку сухого, отметить новую публикацию профессора в одном солидном литературном журнале, и вдосталь наговориться. Когда стали собираться, Анюта на несколько минут спряталась где-то в спальне, очевидно, решив переодеться, профессор ушел в кабинет, работать, а он и Елена Викторовна остались в прихожей одни. Она смотрела на него все с той же полуулыбкой, как привыкла смотреть с первого дня знакомства, и изредка поправляла красиво уложенные светло-русые волосы. Когда она подала ему пальто, он поймал ее руку, наклонился и поцеловал Елену Викторовну в шею чуть ниже мочки маленького розового уха; она вначале вздрогнула, потом оглянулась и, убедившись, что их никто не видел, улыбнулась своей очаровательной улыбкой, сказала тихо:
— Как странно на вас, Вадим, подействовало вино. И ведь слабенькое совсем, кисленькое…
— Вино было прекрасным, — улыбнулся он.
Она задержала его руку и, прижав палец к смеющимся губам, прошептала:
— Не будьте таким торопливым и нетерпеливым, юноша.
Вот и все, что случилось в тот вечер в просторной прихожей профессорской квартиры.
Вадим переписал курсовую, целиком переработав отдельные места, где было особенно много пометок, сделанных рукою профессора. Пришлось прочитать еще с дюжину книг и ученых записок, среди которых были и исследования профессора, сделать кое-какие выписки. Работа нещадно пожирала все свободное время, выходные дни. Иногда, когда в расписании не было лекций профессора, Вадим пропускал занятия, днями просиживал над черновиками и выбирался из общежития разве что на несколько минут: купить хлеба и табаку да забежать в букинистический магазин, полистать старые, истрепанные тома, подшивки «Нивы» с удивительными иллюстрациями художников, имена которых он никогда не запоминал, посмотреть — в который уж раз! — на гравюры Бонга с божественных полотен Саккаджи и Годварда, с мрачных картин Стаховича и Яна Стыки.
Наступила весна. Приближалась летняя экзаменационная сессия.
Визиты в дом профессора стали довольно частыми. Иногда Вадим покупал цветы, бутылку сухого вина и коробку конфет. Чаще всего дверь открывала Елена Викторовна и с очаровательной улыбкой принимала от него очередной подарок.
Курсовая работа пошла хорошо. Как он узнал потом, ее с интересом читала вся кафедра.
А Гале он так и не ответил. Где-то затерялось письмо, и вначале он перерыл все учебники, залежи черновиков под кроватью и в шкафу, но конверта так и не нашел. Потом начались государственные экзамены, возникли сложности с распределением, пошла подготовка к работе над кандидатской. Поездки по адресам, переписанным из записной книжки профессора, гостиницы, библиотеки, деловые встречи, необходимые знакомства, которые ему с необыкновенной легкостью и с таким очарованием устраивала Елена Викторовна! Все отдалилось, размылось, отошло.
Но иногда во время этих встреч, ученых разговоров или в минуты отдохновения от тех и других на него вдруг наваливалась усталость. Он ощущал ее физически и нравственно, как болезнь, которая поражает и обрекает не только тело. И в эти минуты Вадиму стали отчетливо вспоминаться некоторые эпизоды, иногда одни и те же по нескольку раз, того теперь уже давнего деревенского романа. Ему уже казалось, что они, те эпизоды, существуют сами по себе, вне его, живут своими законами и независимо от его воли являются ему вдруг, погасив все вокруг. Через некоторое время все исчезало, но тяжесть и усталость — нет. Постепенно он научился угадывать их приход, так некоторые несчастные, одержимые страшными недугами, предчувствуют наступление припадка. В сущности, думал он, это и есть припадки, ни больше ни меньше: напряжение, почти судороги, потом полнейшее опустошение…
Читать дальше