Пётр Курков - Категория жизни - Рассказы и повести советских писателей о молодежи нашего времени

Иногда Галя вдруг вспоминала мать, ее испуганное лицо, слова, сказанные перед отъездом. Мать ей было жаль, но только и всего, и она старалась не думать об этом.

В регистратуре ей сказали, что Карицын Вадим Николаевич, студент, поступил с травмой колена правой ноги, лежит в седьмой палате и что через час к нему можно будет пройти. Там же ей сказали, что Вадима часто навещают друзья и знакомые, что к нему каждую неделю приезжает мать, что ему уже значительно лучше и что скоро, видимо, на выписку. Ей дали старенький халат, который оказался непомерно длинным, и она, подбирая его кверху, пошла по освещенному солнцем длинному, словно тоннель, коридору, решив заранее найти седьмую палату и потом, после обхода, сразу постучать в ту дверь, которая начинала в ее воображении казаться неким существом с цифрой 7, обладающим способностью каким-то образом повлиять на все то, что случится или не случится после того, как она соберется с силами и постучит.

— Девушка!

Галя вздрогнула и оглянулась.

— Вы, вы, милая!

Возле окна стояла высокая стройная женщина, очень похожая на Вадима. Небрежно наброшенный на плечи халат не закрывал темно-зеленой мохеровой кофты с пышным огромным отворотом и джинсовых брюк, которые, как успела отметить про себя Галя, в таком возрасте можно было и не носить. Этот снисходительный тон, нарочито небрежно наброшенный на плечи халат насторожили Галю. Кто это, сестра, подумала она, но у него, кажется, нет никакой сестры, во всяком случае, он никогда не говорил о ней.

— Вы меня? — Галя удивленно и слегка растерянно вскинула брови.

Женщина кивнула, и Галя сразу испугалась, увидев на ее лице холодную каменную улыбку; это была даже не улыбка, а подделка под улыбку, ничуть не скрывающая своей сомнительной подлинности, это была заученная ложь. Гале стало страшно потому, что она вдруг почувствовала, что сейчас произойдет нечто ужасное, несправедливое.

— Простите великодушно, вы к кому?

— Я?

— Ну да, разумеется, вы, милая. Я ведь к вам обращаюсь.

— Я…

Коридор был ярко освещен солнцем, коридор был буквально заполнен солнцем. Откуда здесь столько солнца, подумала Галя, глядя на высокую женщину в джинсах и небрежно наброшенном на плечи халате, похожую на Вадима. Зачем здесь столько солнца… Та сделала жест рукой, значение которого Галя не поняла. Видимо, женщина повторила свой вопрос.

— Я приехала… повидать одного человека, студента… Здесь, в седьмой палате…

— Здесь, в седьмой палате, — нетерпеливо перебила ее женщина, — лежит мой сын Вадим Карицын.

— Вы, значит, мать Вадима. — Галя понимающе покачала головой; она не знала, как поступить, что сказать ей в следующее мгновение. — Я тоже к нему…

Женщина молчала. Молчание было тягостным, и Галя поняла, что нужно что-то, хотя бы что-то говорить ей самой.

— Я тоже к Вадиму… Мне сказали, что ему уже намного лучше и что скоро…

— О боже! О чем вы говорите, девушка?

Галя потупилась.

— Подумать только, он и в деревне успел завести роман! Вы ведь из деревни, милочка? Я не ошиблась?

— Нет, вы не ошиблись. Но я вас не совсем понимаю, — с трудом пролепетала Галя, чувствуя, что еще одно мгновение — и все рухнет, восторжествует несправедливость, нелепость, обман, лицемерие, ложь. Галя собрала все силы и попыталась улыбнуться. Все уже рушилось, но ей просто не хотелось верить в это.

Улыбки у нее, должно быть, не получилось, потому что женщина тут же удивленно посмотрела на нее и сказала, усмехнувшись:

— Очень современно, милочка моя, но не очень скромно.

Галя вспыхнула, теперь ей не было уже так страшно, как минуту назад.

— Мне кажется, — сказала она, — что сейчас нам с вами трудно рассуждать о скромности и нескромности.

— Вот как? — Женщина вскинула тонкие, аккуратно выщипанные брови и изобразила на лице удивление. — Ну, в таком случае потрудитесь выслушать то, что я вам сейчас скажу. Смысл этих слов, надеюсь, превосходно уложится в вашей красивой и очень горячей головке. Так вот; возможно, а в этом я убеждаюсь с каждой минутой все больше и больше, у вас далеко идущие планы, но, милочка моя, все и так зашло слишком далеко, да, слишком, а потому я вам просто не позволю осаждать палату моего сына, потому что… — Женщина заволновалась, она достала из кожаной сумочки сигареты, закурила, торопливо и жадно затянулась несколько раз.

— Здесь, видимо, нельзя курить, — робко заметила ей Галя; она была подавлена, она не понимала, за что ее оскорбляют и унижают так.