Баба идет по тропинке, на плечах у нее — деревянные вилы, платок издалека виден. Красный платок, как дикий мак, а передник — белоснежный. Пшеница то по коленям ей бьет, то до подмышек достает; идет баба вдоль канала.
Красный Гоз только взгляд в ее сторону бросает и снова наваливается на заступ, режет землю большими кусками, бросает ее в соседнюю канаву. К половине четвертого обязательно надо эту канаву кончить… С половины двенадцатого до половины четвертого — четыре часа… Двести канав — это четыре на двести: восемьсот часов… Восемьсот часов требуется, чтобы весь луг перевернуть. Зато луг будет, словно бы совсем новую землю он купил. Выходит, свою собственную землю приходится покупать… Другого выхода нет.
— Здравствуйте, кум. Не жарко вам работать? — здоровается Илонка Киш — она это, собственной персоной — и ближе подходит. Присаживается на корточки возле канавы, вилы кладет поперек.
— Жарко, кума… В поле собрались?
— В поле, кум. Сено надо перевернуть на болоте. Трава там такая — ни на что не годится. Разве что скоту на подстилку… — уселась, ноги свесила в канаву.
— Кум как поживает?
— О, этот ваш кум… — и без лишних слов начинает рыдать. Слез не вытирает, смотрит сквозь них на Красного Гоза.
Тому не хочется глаза подымать, да ведь… что тут такого? В поле они, днем… и вообще, как ни кинь, а жена приятеля, кума опять же…
В то же время видел ведь он, как она села, и знает, зачем она так села. Только что не сказала при этом: иди, мол, располагай мной… Правда, трусы на ней надеты… а вообще ноги ее видны во всей красе, до самого, как говорится, корня. Эх, и дурацкая же история, черт бы побрал!.. Не баба, а куст при дороге: кто хочет, тот и сломит ветку. До чего дошла, бедняга… Вообще-то — что в этом такого вроде бы? Ничего такого нет: от мужа ее не убудет, а от нее самой — тем более. Раз уж она на это настроилась. Однако звенят у него в ушах недавние слова Марики, предупреждение ее; звенят, как набат на пожаре.
— Вот что, кума, поговорим начистоту. Мне, конечно, все равно… я бы вам сказал, мол, так и так… Ведь не чужие мы, так ведь? Только вот… тут другое еще есть. Я свою жену очень, очень люблю. И доволен я ею. И не буду на сторону глядеть, ни теперь, ни после. Так что, кума, прикройте-ка ваши причиндалы и убирайтесь отсюда к чертям собачьим.
— Да что вы, кум… — только и может вымолвить Илонка. И то с трудом.
Не думал Красный Гоз, что это так здорово — начистоту говорить… Эх, добавить, что ли, еще, чтоб до костей проняло?
— Кобель вам нужен хороший, а не я…
И готовится еще что-нибудь похлеще сказать. А Илонка только рот разевает.
— Я думаю, — говорит Йошка, — вам и кобеля, пожалуй, мало…
Кума не дожидается, что дальше будет, вскакивает. Выбегает на тропинку, и — давай бог ноги. Повернула за кукурузу, скачет, что твоя лошадь.
Красный Гоз посмеивается сконфуженно. Жалко ему бедную бабу, да ведь, если сейчас от нее не отвяжешься, потом трудней будет. Сядет на шею, не стряхнешь. Ничего другого ему не оставалось, кроме как отхлестать ее грубыми словами. А что она будет теперь о нем думать — это бог с ней. Даже лучше. То есть… это самое лучшее. Надо бы все-таки добавить еще что-нибудь или стукнуть ее — да жаль, убежала. Не осталось после нее ничего, только вмятина на свежей земле да вот еще вилы… Берет Красный Гоз вилы, швыряет их подальше, на тропу. Смотрит некоторое время на то место, где она сидела: так легко ее там представить… Со злостью вонзает туда заступ. Мало, бьет еще, перекапывает вдоль и поперек. Смотрит на взрытую землю, аккуратно ее выравнивает. Вылезает из канавы, кладет заступ на плечо, бросает еще взгляд вдоль поля и идет домой, напрямик, без дороги.
С поднятой головой идет, с чистыми глазами.
Двести канав… четыре часа на каждую канаву… восемьсот часов. По десять часов в день — это три месяца. За это время на поденщине, или на земляных работах, или ещё где-нибудь заработал бы он не меньше трехсот пенгё, да землю за эти деньги, конечно, не купишь; потому что деньги — такая вещь, уплывут как вода… а так — вроде бы землю купил. Целых полтора хольда. То есть, на господском языке, почти кадастровый хольд [38] 1600 кв. саженей или 0,5755 га.
. Самая дешевая земля это будет на свете.
Смотрит Гоз вдоль улицы; как рассказать об этом в деревне? Нет, сначала, пожалуй, лучше про себя держать: не поверят мужики. И поверят, и не поверят. До конца поверят после, когда он урожай снимет…
Во дворе встречает его необычная суета. Мать вместе с Марикой сидят на корточках посреди двора, а чуть поодаль стоят двойняшки. «Идите, идите ко мне, птички мои, идите», — приговаривает Марика и манит их к себе. Эржебет вдруг делает несколько шагов, почти бегом, пошатываясь. Потом останавливается, смотрит вокруг. Мария пока раздумывает… потом и она срывается с места, идет даже немного дальше, чем Эржебет, тоже стоит, оглядывается с серьезным видом. Мать Йошки сидит немного в стороне, морщины у нее на лице растянулись в ласковой улыбке.
Читать дальше