Евгений Лукин - Три слова о войне

Холмогоров готовил завтрак на траве – нарезал крупными кусками колбасу и сочными дольками лук. Все это разложил на окружной газете как достойное жертвоприношение боевому органу печати. Произнес ритуальное заклятие: «Пора, пора, рога трубят!»

Турин присел рядом, но до еды не дотронулся.

– Брось переживать, – урчал Никита, подхватывая кусок за куском. – Хрен с ним, с командующим, Масхадовым и Москвой в придачу.

– Все разрушено, все предано, – вздохнул капитан. – Воевать не за что. Вот и я никуда не поехал, остался с тобой.

Холмогоров задумался.

– Хочу развеселить тебя одной историей. Как известно, Лермонтов тоже воевал в Чечне. Однажды, во время стоянки в Ханкале, он предложил офицерам поужинать за чертой лагеря. Это было категорически запрещено – чеченцы отстреливали всех, кто покидал лагерь. Смельчаки поехали, расположились в ложбинке, за холмом. Лермонтов заверил, что выставил часовых. На холме и вправду торчал какой-то казак. Пирушка прошла благополучно. Когда возвращались, каждый бахвалился собственной отвагой. И тут поэт со смехом признался, что казак был всего-навсего чучелом. У офицеров вытянулись лица…

Видимо, Холмогоров не знал, что этот анекдот был опубликован в газете, на которой они разложили немудреную снедь. Капитан выслушал до конца, затем оторвал газетный клочок и зачитал витиеватую концовку: «Так нравилось ему плавать в утлом челне среди разъяренных волн моря жизни».

Рассказчик насупился.

– Замечательная история! – усмехнулся Турин. – Она говорит о том, что Лермонтов был просто-напросто безумцем.

– Ты ничего не понимаешь! Поэт искал встречи со смертью, чтобы подтвердить свою избранность перед Богом.

– Что же тогда он не рисковал в одиночку? Почему зазвал с собою товарищей?

– А что же ты зазываешь меня невесть куда? Вот как ты думаешь, на твоем месте Лермонтов поехал бы или не поехал?

Это был удар под дых. От неожиданности Турин не нашелся, что и сказать. Видит Бог, он никогда не избегал опасности. А тут его подловили, как мальчишку, – уговорили не ходить на пропащее дело и тотчас попрекнули. Но по правде, он ведь сам согласился, что полученный приказ может оказаться роковым. К тому же есть ли на свете хотя бы один человек, способный ответить честно, как на духу, – будет война или нет?

Турин встал. От волнения сделал несколько шагов. Остановился у ближайшего окопчика, осмотрел его могильную пустоту. Вернулся к притихшему Холмогорову. Тот с любопытством следил за странными движениями.

– Лермонтов поехал бы, – глухо произнес капитан, – … в другую сторону.

«Так нравилось ему плавать в утлом челне среди разъяренных волн моря жизни – надо же, как сказано, как заверчено!» – Турин шел к запредельной стороне, намереваясь выполнить задание. Он еще толком не знал, где встретится с Масхадовым, целиком полагаясь на случай. И пусть Холмогоров думает о нем что угодно. Главное, уже не посмеет ни в чем укорить.

У штаба приблудный пес завилял хвостом. «Шамиль, Шамиль, – потрепал его капитан, – пожелай мне удачи, дружок». Пес преданно уселся на обочине, показывая готовность дожидаться. В его глазах засветилась такая верность, что Турину стало не по себе.

– Капитан, ко мне! – из штаба вышел командующий.

Турин нехотя вытянулся:

– Разрешите доложить?

– Не надо! Я уже переговорил с Масхадовым – войны не будет, – Сухенько был доволен, что утер нос подчиненному, не сумевшему за пару часов раздобыть важные сведения. – Так что свободен, герой!

К штабу подрулила дежурная машина. Командующий впрыгнул на сиденье и повелительно кивнул водителю. «Отчего ему не подают лошадь? – подумал Турин. – Красовался бы как маршал Жуков».

Холмогоров лежал на траве и расшифровывал небеса. Белые облака летели на север, черные тучи стремились на юг. Посредине вращалось солнышко.

– Ну что, встретился? – услышал он шаги.

– Встретился, – капитан опустился рядом.

– Неужели с Масхадовым? – с удивлением приподнялся Никита.

– Нет, с командующим. Он сказал, что ты меня обокрал.

– Не понял?

– Похитил у меня подвиг.

– Фу ты, черт! – Никита откинулся обратно и захохотал. – Он отменил свое идиотское распоряжение!

– Да, он уже все выяснил, и теперь упивается собственным величием.

Турин был мрачен. Он не испытывал радостного облегчения, какое наступает после завершения непростого дела. Напротив, отмена рокового приказа показалась капитану равносильной его получению – с той лишь разницей, что неизвестность, полная случайностей, теперь навсегда обращалась в печальную неотвратимость. Уже ничто нельзя было изменить – все сбылось, потому что не сбылось.