Евгений Лукин - Три слова о войне

Турину казалось, что он смотрит военную кинохронику. Скрежеща разбитыми гусеницами, обгоревшие танки тяжело карабкались на платформы. Следом ползли бронетранспортеры, дымя пробоинами. Включили прожектора, и погрузка – с лязгом стальных тросов и ревом мощных тягачей – обрела мертвенную подсветку.

– На рынке никакого Турпала нет, – из темноты проявился Паша Морячок. – Мы обшарили все прилавки.

– Так он и будет тебя дожидаться, – усмехнулся Турин. – Наверняка распродал свой гранатовый товар и свалил.

– Сдается, он где-то здесь, – повел рыжими усами Федька.

– Пошукаем, господин охвицер? – Никита зажег карманный фонарик.

Офицеры двинулись вдоль состава. Пытливый луч заскользил по мрачным силуэтам войны. На этот раз какой-либо конвой на платформах отсутствовал, потому что не имело смысла охранять состоявшуюся смерть. Дойдя до локомотива, товарищи побрели назад.

Вслед за гудком состав дернулся и медленно пополз в темноту. Неожиданно впереди мелькнула летучая тень. Взмыв на платформу, тень мгновенно растворилась в железных нагромождениях. «Это он! – крикнул Турин. – За мной!» Офицеры бросились к отходящему поезду, запрыгивая на ходу.

Густой мрак, смешавшись с дымом, почти сразу обволок эшелон. Колеса посекундно застучали на стыках, измеряя ночное пространство и время. Бронемашины покачивались в такт движению. Вверху гудели откинутые люки, внизу скрипели колодки, подпирая непосильный груз. Преследователи приступили к поиску. Пожар Грозного, озарявший полнеба, позволял кое-как ориентироваться в темноте. Они тщетно обходили нагромождения: джигита нигде не было. На тринадцатой платформе оказалась та самая машина – с трогательной надписью о любви. У Турина захолонуло сердце: «Он здесь!»

Офицеры окружили машину. Федька кошкой метнулся к башенке, сибиряк грудью перегородил волно-держатель, символизируя могучий утес. Луч фонарика юркнул внутрь. Турин заглянул в полумрак, выжженный огнем. Чеченец спал мертвецким сном, прислонившись к бойнице. Перед ним стояли два ящика – один с белоголовками, другой с консервами. «Туточки!» – выдохнул капитан и осторожно спустился в машину, призвав остальных следовать за ним. Острый луч резанул по лицу:

– Куда держим путь, Турпал?

Джигит спокойно открыл глаза, как будто и не спал мертвецким сном, а лишь слегка подремывал, дожидаясь ночных попутчиков Присмотревшись, он узнал среди офицеров Турина, приветливо кивнул как старому знакомому и глухо ответил:

– На Москву!

Ответ всех обрадовал. Никто не стал расспрашивать, что джигит будет делать в столице, зачем прихватил с собой ящик смертоносной «тушенки» – и так было понятно. Все вдруг успокоились, принялись устраиваться поудобнее. Поступило предложение продолжить пиршество, не взирая на странные обстоятельства. Белоголовка пошла по кругу – вперемешку с хохотом.

– С днем рождения, Морячок!

– Гаси фонарь на корме.

– Небось мимо рта не пронесем.

– Закусим гранатами?

– Обойдешься, господин охвицер!

– Нечего разбазаривать боеприпасы Родины.

Расположившись рядом с чеченцем, Турин оказал ему внимание. Однако тот наотрез отказался пить горькую. Казалось, он отчужденно предался дремоте, как заунывной минаретной молитве. Что-то таинственное заключалось в этом молодом джигите. Капитан вспомнил о том волнении, какое только что испытал, приблизившись к машине, обозначенной сердечным заклинанием.

– Турпал, почему ты выбрал именно эту машину?

– Потому что она – моя.

– Как твоя?

– Я ее подбил, значит, она – моя.

– Так это ты убил любовь?

– Обижаешь. Я любовь не убивал, я машину подбил.

Дальше разговаривать было не о чем. Конечно, по-своему чеченец был прав – подстреленная добыча переходила в его собственность. «Мы воевали с пятнадцатым веком», – с горечью заметил капитан.

Сумрачный поезд мчался по гулкой колее, преодолевая расстояния между полями и реками, городами и весями, шлагбаумами и звездами. Поверженная армада неудержимо неслась в глубь материка. И уже никто не в силах был ее остановить.

Незаметно отсвет грозненского пожара сменился на холодный блеск станции. Капитан прильнул к бойнице: неоновые вывески благополучия замелькали перед ним. Иностранные названия прыгали перед глазами. Красотки манекенши завлекали в стеклянный рай магазинов. На улицах нарядная толпа стремилась к бездумному и радостному.

Капитан высунулся из машины – танковая колонна, громыхая по брусчатке, уверенно двигалась вперед. Казалось, в опаленных люках мерцали призрачные лики погибших при штурме Грозного. Суровые, в обгорелых шлемах, они с ненавистью дергали рычаги. «Врагу не сдается!» – загремела песня о последнем параде. Регулировщики полосатыми палочками указывали путь. Голубые милицейские фонари угодливо подмигивали.