Леонгард Франк - Избранное. В 2 т. Т. 2

На обратном пути Матильде и Уэстону пришлось идти по Чертову ущелью, суживающемуся кверху: наверху его стены высотой в пятьдесят метров, мокрые и испещренные трещинами, почти соприкасались друг с другом. Тропинку, местами такую узкую, что на ней с трудом умещалась ступня, то и дело преграждали высокие скалы, на которые Матильда и Уэстон с опаской карабкались; тропинка тянулась вдоль вспененного горного ручья, с оглушительным ревом мчавшегося по обломкам камней и по плитам, лежавшим уступами на дне ущелья. В ущелье стоял ледяной холод, солнце никогда не проникало сюда. Казалось, две крошечные человеческие фигурки и бурлящий ручей выброшены в эту мрачную долину из недр земли.

Разговаривать было почти невозможно. Но Матильда все же поняла, что Уэстон задумал ловить здесь форелей. Тогда она заявила, что сядет рядом, чтобы наблюдать за ним.

— Я буду покуривать трубку, а ты будешь меня любить.

Грохот заглушил слова Матильды.

— Что ты сказала?

Хотя они стояли рядышком, Матильда сложила руки рупором и прокричала ему снова:

— Я тебя люблю.

— Что?

Матильде ничего не оставалось, как сдаться и поцеловать его.

Наконец они подошли к прогалине, где был их дом; солнце уже клонилось к закату, и природу, залитую мягким предвечерним светом, объял великий покой.

А немного погодя, когда Матильда и Уэстон ужинали на воздухе у себя под окном, на котором стояли две зажженные свечи, на землю уже спустилась тьма.

Охваченные тем же порывом, что и в первую ночь, они прошли по поляне к лесу. Сидя вместе с Уэстоном на берегу озера и любуясь звездным небом, отражавшимся в воде, — тихое лесное озеро казалось от этого глубоким, как сама бесконечность, — Матильда поведала мужу о косулях, повстречавшихся ей в лесу. Матильда сказала, что взгляд косули напугал ее.

— Ты понимаешь, о чем я говорю?

Подумав, Уэстон сказал:

— Не стоит тебе разгуливать голой по лесу.

И Матильда задумчиво повторила:

— Да, не стоит.

В лесу их не ждали ни происшествия, ни неожиданности, — они были наедине с собой. Но каждый раз, когда Матильда проходила под окном, чтобы развесить на солнце только что выстиранные в кухне рубашки, — это было событием для Уэстона, а Матильду охватывала тревога каждый раз, когда она думала — останется ли он с ней весь день или поедет за молоком в долину. Они стали мужем и женой. И это было единственным огромным событием. Они выдержали в эти недели суровое испытание, сами не замечая, что это было испытанием.

Много раз на дню Матильда молча проходила мимо него своей особенной походкой. Его ласки ей хватало на полчаса, а то и меньше.

Уэстон проложил от источника до сторожки водопровод.

— Теперь стало, конечно, гораздо удобнее: откроешь кран — и вода течет, — сказала Матильда.

— Поэтому я и сделал для тебя водопровод.

— А для себя бы ты не сделал?

— Нет, не сделал бы.

На это своеобразное объяснение в любви Матильда также ответила объяснением в любви.

— Скоро я разведу утюг. Твои рубашки будут выглажены не хуже, чем в прачечной.

Когда кто-нибудь из них говорил: в лесу чудесно даже в дождливую погоду, другой понимал, что означала эта фраза на самом деле. Она означала: «Я просто не в силах передать, до чего люблю тебя и пытаюсь выразить это, как могу». Целый день они без конца пытались высказать свои чувства.

Прошло всего три недели с той ночи в лесу, когда Матильде приснилось, будто она зачала ребенка. Тем не менее она уже совсем по-иному ощущала свое тело, — теперь она была не одна. Кто-то хозяйничал в ее чреве, кто-то высасывал из нее жизненные соки. И Матильде оставалось только прислушиваться к тому, что происходит в ней, не прекращаясь ни на миг, независимо от ее воли. Она ждала, что будет дальше. «Теперь я всего-навсего кладовая, — думала Матильда, — в моих припасах нуждаются, их все время берут». Походка Матильды, ее жесты стали спокойней, менее порывисты. Черты лица, озаренные тихим внутренним светом, также изменились.

Однажды, заслышав издалека треск и громыханье старого фордика, Матильда решила спросить Астру — чувствовала ли та что-либо подобное. В ожидании подруги Матильда брызгала водой на белые рубашки Уэстона, она собиралась выбелить их на солнце.

Глядя на девичью фигурку Матильды, которая стояла теперь на самом солнцепеке, прикрыв ладонью глаза, чтобы лучше разглядеть фордик, никак нельзя было предположить, что в ней совершается великое таинство природы.