Леонгард Франк - Избранное. В 2 т. Т. 2

Уэстон переложил топор на другое плечо.

— А я тебе нравлюсь? — спросил он.

Помолчав немного, Матильда ответила:

— Трудно поверить, что такие, как ты, вообще существуют.

— Стой, Матильда, сейчас же остановись.

Но она покачала головой и еще ниже опустила ее; Матильда не решалась снова поцеловать Уэстона. Только после того, как они добрались до сторожки, она опять взглянула ему в глаза.

— А теперь я подам ужин.

Солнце как-то очень быстро ушло с прогалины, со всех сторон окруженной густым лесом. Напоследок оно еще раз послало им свой прощальный привет: солнечный луч скользнул между стволами деревьев и снова исчез.

Они вынесли на воздух накрытый стол. Матильда взяла из рук Уэстона грушу, чтобы почистить ее для него. На сиреневом небе, наискосок от дома, зажглась звезда. Трава стала темно-зеленой, а ручей темно-синим. И птицы и звери уже спали. Вечернюю тишину, поглотившую, казалось, весь мир, прервал тихий шорох — где-то в лесу упала шишка.

— Ты всегда была с ним несчастна? Всегда?

Матильда знала, какого ответа Уэстон добивается. Но она не хотела лжи во спасение. Она была человеком открытым и чистосердечным. И на этот раз она скажет всю правду. Матильда все еще чистила сочную грушу. Уэстон взглянул на ее мокрые пальцы.

— Во время болезни Зилафа я была полна надежд. Никогда за все годы нашей жизни я не чувствовала себя так хорошо… А ведь он был опасно болен. Странно. Правда? Зилаф стал совсем другим человеком. Мне казалось, что произошло чудо. Тогда я к нему очень привязалась. Он был мне близок. В самом деле. Я думала, что все еще обойдется и что я буду ему хорошей женой. Ну, а потом он выздоровел и опять стал таким, как прежде… Тебе случалось когда-нибудь разводить в воде гипс?

— Чтобы закрепить шип в стене?

— Да, да… Замешанный на воде гипс нужно сразу же употреблять в дело. — Матильда доверчиво улыбнулась Уэстону. — Я узнала это от своего деда. Употреблять, пока он мягкий. Гипс тут же застывает, он очень быстро твердеет. Нельзя мешкать ни минуты. А то будет поздно! Поздно!

Матильда засмеялась, и Уэстону почудилось, будто он видит, как искрится ее смех.

— Когда Зилаф проснулся и почувствовал себя здоровым, он опять стал твердым и жестоким, это был уже застывший гипс! — Матильда весело подняла за черенок очищенную грушу.

— Ну, а во время болезни? Ты его любила? Любила?

Матильда протянула Уэстону грушу.

— Что такое любовь — я узнала только после того, как приехал твой друг и передал от тебя привет. С этой минуты я поняла, что это такое.

Уэстон оперся локтями о стол.

— А что чувствует человек, когда он любит?

— Разве ты не знаешь?

— Я-то знаю.

— Тогда скажи!

Уэстон молча взглянул на Матильду, их взгляды встретились.

На потемневшем небе — оно все еще было сиреневым — замерцали новые звезды, на этот раз где-то далеко, на краю небосклона. Казалось, все живое в лесу погрузилось в сон, только хлопотливому дрозду не спалось. Черный, как уголек, он бесшумно слетел с дерева на берег ручья, сунул свой желтый клювик в землю, завертел головкой, а потом, свистнув, вспорхнул обратно на верхушку. Больше его не было видно. Лес спал.

— А что, если бы мы с тобой так и не встретились? Ты когда-нибудь об этом думала?

Матильда улыбнулась немного свысока, как улыбаются уже совсем пожилые женщины.

— Годы шли бы и шли, а потом бы я умерла, так и не узнав, что такое любовь. — С покорным видом она покачала головой. — Любить я могу только тебя. Я все равно тосковала бы по тебе всю жизнь, даже если бы не встретила. Когда я была совсем маленькая и лежала на опушке леса, читая сказки и мечтая, — я и то уже стремилась к тебе.

Веселость Матильды лишь оттеняла глубину ее счастья, подобно тому как темная глубь неба над их головами оттеняла свет бесчисленных звезд. Свое волнение она попыталась скрыть за шуткой:

— Я была предназначена тебе в жены с самых пеленок.

По росистой траве Уэстон повел ее в комнату. Она чувствовала прикосновение его сильной руки, а он — ее, мягкой, нежной и тонкой. Матильда зажгла свечу на ночном столике. Пламя свечи отразилось, как в зеркале, в полированной деревянной стене.

Пройдя через всю комнату, Уэстон прислонился спиной к подоконнику. Перед ним была широкая старинная деревенская кровать с резными колонками и с пологом из выцветшего розового тика в зеленую полоску.

Матильда стояла у противоположной стены. Глядя Уэстону прямо в глаза, она сказала:

— Это моя девичья кровать.