Леонгард Франк - Избранное. В 2 т. Т. 2

Своим камерным характером пьеса приковала неослабное внимание зрителей, и напряжение в зале росло до последней минуты.

Ведущий театральный критик Германии, тот самый, который в 1914 писал: «Британца — пинком, француза — штыком, Ивана — ядром», заявил в своей статье — стремясь, любой ценой быть, как всегда, оригинальным: «Самоё лучшее в спектакле «Карл и Анна» — это вопль Кэте Дорш».

(«Карл и Анна» обошли подмостки всех немецких городов, где только были театры, и всех европейских столиц.)

Через, несколько дней после премьеры Михаэль начал писать новый роман; толчком к этому послужило чувство, которое он впервые испытал двенадцати лет от роду, когда ему довелось прочитать какой-то бульварный рассказ. Двенадцатилетнему мальчику показалась удивительно красивой голая девушка на пестрой обложке десятипфенниговой книжонки; героиня — внебрачный ребенок, она кочует из страны в страну, попадает наконец в Рим и там становится папессой. Минуло несколько десятилетий, но, вспоминая этот рассказ, Михаэль всегда испытывал одно и то же чувство. И, хотя там ничего не говорилось о кровосмесительной любви, чувство это ничем не отличалось от того, которое побудило Михаэля написать роман «Брат и сестра». Объяснить это совпадение он не мог бы, да и не пытался.

Константина, героя романа, Михаэль наделил собственными чертами, сильно идеализировав их. Красавицу Лидию он создал из того заселенного воображением мира, в котором черпает поэт свои идеальные образы. На основе собственного писательского опыта Михаэль уже знал, что изображать любовь убедительно можно только обставив ее непреодолимыми препятствиями. Константин и Лидия лишь после свадьбы узнают, что они брат и сестра, дети одной матери. Способна ли любовь преодолеть это самое страшное из всех существующих препятствий, Михаэль и сам еще не знал, когда начал работу над романом. Это была исследовательская экспедиция в неизведанную страну. Работая, он шел за влюбленными, как наблюдатель, он видел их жизнь шаг за шагом и вживался в их чувства.

Двадцать четвертого февраля 1929 года Илона родила мальчика, они назвали его Андреас. Роды были очень тяжелые. Михаэль стоял в ногах кровати и с ужасом смотрел на зеленое, покрывшееся пятнами, искаженное женское лицо. Мокрые от пота волосы прилипли ко лбу, раскрытые синие губы дергались при каждом вздохе. Нет, теперь ничто на свете не разлучит его с ней.

Через десять дней лицо Илоны опять сверкало и переливалось, как пузырьки в стакане шампанского, словно ничего не произошло.

Михаэль думал, что великое таинство природы совершит то, чего не мог сделать ни он сам, ни его любовь. Илона выносила ребенка, вскормила его своей кровью и родила в муках, — хорошего, здорового ребенка. Это заслуга, великая заслуга, и она по праву может гордиться ею. Нет больше в ней мест, уязвимых для неуверенности. Она заключит теперь мир с собой, она будет верить в себя.

Но он узнал, что душевные мучения, возникшие из нанесенных в детстве ран, могут оказаться сильней, чем обретенное в муках право верить в себя. Не могла она жить в мире ни с самой собой, ни с Михаэлем. Как и прежде, воздух в их доме был пропитан враждой, взрыв мог произойти от одного взгляда Михаэля, от одного слова, самого благожелательного, которое ей казалось придиркой или выпадом. Надежды не оставалось. Он признался самому себе: «Ключа к этой крепости вообще нет».

В светлые часы у Илоны было свое очарование, она была честным человеком, неспособным на скверный поступок. Но жить с ней мирно было невозможно. Он отказался от борьбы. Они продолжали жить в одной квартире, но были чужими друг другу, и каждый шел собственным путем. Михаэль потерпел первое крупное поражение в своей жизни.

Как писатель он после двадцати лет работы уже имел под ногами твердую почву. Книги его выходили на всех европейских языках, деньги стекались со всех стран света, его даже избрали действительным членом академии.

Работая над романом «Брат и сестра», Михаэль, как и прежде, заключил себя в неприступную башню и писал, не считаясь ни с собой, ни со своим настроением, каждый день не меньше одной страницы — установленного минимума, а если повезет — еще несколько фраз сверх нормы, и каждый день он заходил на полчаса в Романское кафе — в память прежней своей богемной жизни, а также ради Иона Хестера, который дожидался ежедневной лепты — две марки на морфий — и терпеть не мог, если Михаэль запаздывал.

Как-то раз, когда он выходил из кафе — Ион Хестер уже, как обычно, обронил за две марки несколько слов о погоде, как обычно встал спустя секунду, как обычно исчез, — какой-то человек, протягивая руки, бросился к нему с радостной улыбкой! Это оказался Иоганнес Воль, немецкий Оскар Уайльд. Он по-прежнему носил длинные, зачесанные назад волосы — правда, они немного поредели, но от этого только выиграл высокий лоб. Рот был по-прежнему красив.