Валентин Богданов - Раздумья в сумерках жизни

Оказалось, что заместитель привёл к нему для знакомства новую сотрудницу, недавно принятую на работу на должность старшего инженера отдела. В этот отдел Дерюгин давно подбирал человека опытного, с безупречными знаниями по специальности, соответствующего занимаемой должности. Вот наконец ему нашли такого специалиста. Дерюгин потерял дар речи, когда рассматривал её, стоявшую перед ним, всё сильнее смущаясь её обольстительной и неотразимой красотой. Он почти не слышал того, что говорил ему заместитель, а тупо уставившись на женщину, до неприличия долго её рассматривал и ничего не соображал, пока они не вышли. Лишь запомнил, что звали её Нальминой. Тут-то он и был сражён наповал. Всё, что требовалось, чтоб очаровать, было при ней и на ней. От всего увиденного он безрадостно задумался. Вспомнил, как один ныне забытый философ высказал по этому поводу слишком заумное мнение, что «понятие красоты лежит в личности ценителя, а не в самом предмете». Слишком уж показённому звучит для такой темы, как красивые женщины. Сам Дерюгин не был красивым человеком, а скорее привлекательным, но женщины его всегда ценили за исходящую от него мужскую силу и обаяние, чувствовали это своим обострённым нюхом за версту. В его молодые годы женщины легко шли с ним на контакт, увлечённые его весёлым характером и остроумием, и ценили его именно за эти качества.

А с приёмом на работу этой красавицы, похоже, придётся смириться. Тем не менее его смущало одно обстоятельство – с такими вызывающе красивыми женщинами он был хорошо знаком в былые годы и знал им цену. «Может ли эта красулька быть умным человеком и хорошим специалистом?» – задавал и задавал он себе этот трудный вопрос, в волнении расхаживая по кабинету. Да так и не пришёл к окончательному выводу, решив завтра с утра обсудить этот вопрос с заместителем и ознакомиться в отделе кадров с её личным делом. Уж очень ему не хотелось, чтобы при тех проблемах, число которых росло с каждым днём, и их срочно нужно было решать, эту должность занимал слабый специалист, ни к чему не способный, пусть даже и неотразимой красоты.

«Первым делом самолёты, ну а девушки, а девушки потом», – невесело повторил он слова некогда знаменитой песни и, тяжело вздохнув, уселся за рабочий стол решать неотложные проблемы, которым не было видно конца.

И как он ни пытался в этот волнующий день сосредоточиться и углубиться в работу, ему никак не удавалось. Обаятельный образ Нальмины, так взволновавший его при их знакомстве, безвылазно сидел у него в голове и мешал вникнуть в работу. Наконец, он не выдержал этого дьявольского наваждения и, придумав какой-то пустяковый вопрос, с тяжёлым сердцем зашёл в общий отдел, где за рабочим столом, склонив головку с пышной причёской, сидела Нальмина, углубившись в какие-то документы.

Надо признаться, что Дерюгин редко позволял себе заходить в свой отдел без важной и спешной надобности, а тут приспичило так, что самому перед собой было стыдно за такую минутную слабость, как ему казалось. При его появлении Нальмина, будто заранее зная об этом, внимательно на него посмотрела (какие очаровательные глазки!) и приветливо улыбнулась, как бы давая понять, что всё понимает, сочувствует, но помочь ничем не может.

Но этим не кончилось. Потом в течение рабочего дня он ещё дважды заходил в отдел по самым надуманным причинам, чтобы только взглянуть на неё и, может быть, успокоиться наконец. Но это не помогало. Ему казалось, что она его постоянно манила и притягивала к себе, как магнит, своим колдовским очарованием, и он внутренне ощущал, что обречён теперь на ежедневные страдания, только чтобы её видеть.

Вечером после работы он зашёл в ресторан и основательно приложился к стопарю, чтобы расслабиться и избавиться от любовного наваждения, в пьяном, безграничном вольнодумии разрешить сложившуюся ситуацию в свою пользу, насколько это будет возможно. Ясно было только одно – им надолго овладел душевный дискомфорт, и без моральных и нравственных потерь не обойтись.

Долго сидел в этот вечер Дерюгин за ресторанным столиком и порою то ли от привалившего счастья, то ли от нежданной беды блаженно улыбался сам себе в опьянении, которое приятно облегчало накопившуюся душевную тяжесть.

По своему жизненному опыту он сразу почувствовал и был уверен, что между ним и Нальминой протянулась невидимая, неразрывная нить, пока очень тонкая, но связавшая их сердца с первого взгляда. Ох, как он понимал и чувствовал этот вроде бы мимолётный растерянный взгляд женщины, и говоривший гораздо больше, чем можно было наболтать за весь вечер о её тоске и исстрадавшейся душе. И рано или поздно эта невидимая нить притянет их друг к другу, и они окажутся в близости, той необычайно восхитительной близости, которая и делает людей в этой жизни по-настоящему счастливыми.