Валентин Богданов - Раздумья в сумерках жизни

Понятно было, что ему не надо заходить в их отношениях слишком далеко в первый вечер их знакомства. Не надо бы нам забывать одну библейскую истину, что женщина когда-то была сотворена из ребра Адама. Вот после той его роковой ошибки и появилась женщина в нашей жизни, и этот обольстительный грех, вконец нас одолевший, и не можем его отмолить у Всевышнего уже много веков. Наверное, и не надо. Но как ему, Дерюгину, было устоять против неодолимой тяги к прелюбодейству в отношении любой красивой женщины? Уж о таком-то самоистязании он никогда не задумывался, не допускал этого и не жалел о своей легкомысленности. С какой-то непривычной для себя грустью сейчас упивался Дерюгин невесёлыми размышлениями о женщинах безо всякой пользы для себя. Вот такие раскрепощённые мысли навеял ему в хмельную голову этот вечер в ресторане, где он сидел в одиночестве и не жалел об этом.

Но неизбежное и мучительное похмелье всегда беспощадно выметает из головы всю пьяную дурь, несовместимую с реальной и трезвой жизнью, неумолимо требовательной, жёсткой, а порою и жестокой. И забытые на время проблемы выползают наружу, требуют к себе ещё больше внимания. Конечно, в пьяной эйфории можно мечтать о чём угодно, особенно сидя в ресторане, если не думать о завтрашнем дне со всеми его неизбежными заботами и проблемами.

В этом, наверное, и заключается суть нормального человека – жить не фантастическими мечтаниями, а повседневными заботами о хлебе насущном, как жил он, Дерюгин, всю свою жизнь, будучи от природы человеком волевым и практичным, умеющим достигать поставленной цели. Далеко не каждый способен на такое. Но Нальмина, Нальминушка! Она не такая, как все. Она другая, совсем другая. Как же она его околдовала, потрясла душу с первой их встречи, что он, Дерюгин, мужчина с сильной волей, потерял покой и уверенность в себе. «Что-то нужно срочно предпринять к сближению с ней, чтобы избавиться от этих терзаний и мучительных раздумий о ней», – озадаченно размышлял он и пытался найти удобный повод для этого. Но эти пытливые и любопытные глаза и уши сослуживцев, особенно в его отделе, всё-то они видели, слышали и о многом догадывались непостижимым образом – это приводило его в смущение, а порою и плохо скрываемое раздражение.

За эти волнующие четыре дня с момента их знакомства он случайно повстречался с Нальминой в безлюдном коридоре раза три и сумел с ней переброситься несколькими словами. Но после каждой такой короткой встречи на душе у него было радостно и тепло, и он улыбался сам себе загадочной и счастливой улыбкой. «Как всё-таки мало надо в этой жизни для человеческого счастья», – с лёгкой грустью думал он и в волнении мечтал о следующей встрече. К счастью, никаких шагов для того ему предпринимать не пришлось.

В субботний короткий рабочий день он, к его изумлению, неожиданно увидел её за проходной, чуть впереди, в некотором отдалении. Долго не раздумывая, окликнул. Она, обернувшись и увидев его, остановилась и подождала, когда он к ней подойдёт. Как же мило она ему улыбнулась, какой-то чуть виноватой улыбкой, прижав обе руки к груди, и вопросительно посмотрела на него изумительными глазами. Дерюгин дрогнувшим голосом сказал ей, чуть склонив голову:

– Извините меня, Нальмина, за дерзость, но я пока свободен от семейных обязательств и по вечерам скучаю, поэтому приглашаю вас в ресторан провести со мной вечер. Надеюсь, не откажете мне в этой маленькой просьбе?

Нальмина чуть смутилась, потом улыбнулась и, тяжело вздохнув, ответила:

– Вы знаете, Станислав Ильич! Мне трудно решиться на этот шаг, рискую показаться вам безвольной и непорядочной, но решаюсь.

Дерюгин от неожиданности даже растерялся, слушая и любуясь ею, потом мигом воспрянул духом, и его мужественное лицо невольно засияло счастливой и радостной улыбкой. Он взял её под руку, и они в спешке направились к его служебной машине.

По пути она продолжала:

– Я здесь так одинока! Так одинока! У меня пока ещё нет здесь хороших знакомых, и мне тоже невообразимо скучно по вечерам. Можно с ума сойти от вынужденного одиночества и безделья. Я снимаю комнату в частном доме почти на окраине города, и там не с кем даже слово молвить. Надеюсь, вы это понимаете, Станислав Ильич, и, наверное, извините меня за моё легкомысленное согласие пойти в ресторан?

Дерюгин извинил, всё понял, и его душа, измаявшаяся за эти дни, пела и ликовала, как на молодёжном фестивале, а с лица не сползала сияющая улыбка счастливого и заботливого мужчины. Только машина тронулась, Нальмина попросила Дерюгина подвезти её домой, чтобы переодеться в вечернее платье, он без раздумий согласился.