Эмили Фридлунд - История волков

Я уже собралась выйти из церкви, когда дама с белоснежной гривой остановила меня в дверях. Вблизи я рассмотрела ее глаза: голубые, блестящие, словно подернутые тонкой пленкой. На ней было льняное бежевое платье, на пальце – бриллиантовое кольцо.

– Не хотите зарегистрироваться в качестве гостя? Мы рады, что вы к нам пришли. – Она протянула мне непонятно откуда взявшийся список присутствующих на пластиковой подложке и рекламную листовку.

– Из-звините, – пробормотала я.

Я начала ее обходить и остро почуяла мятное дуновение у нее изо рта, сиреневый аромат духов на ее запястьях и химическое амбре стирального порошка от ее платья. От нее исходил запах мастеровито и со знанием дела произведенного изделия, источающего аромат жизненно важных добрых намерений. На вид ей было не меньше восьмидесяти, но при этом у нее было моложавое лицо, словно не тронутое никакими тревогами – прямо позавидовать можно! Я застыла на месте, чтобы повнимательнее ее изучить, даже против своей воли. Мне захотелось узнать подробности про ее мужа Гарольда, про его шампунь. Она, должно быть, уловила одолевшие меня сомнения.

– Вы у нас новенькая? – С этими словами она подняла ручку, прицепленную к пластиковой подложке.

– Да, – ответила я. И сразу пожалела. Она хищно глядела на меня. – То есть в этой церкви, – уточнила я напоследок. – Я не… Я не местная. – И вышла в ночную тьму.

Это было, вероятно, где-то в середине апреля. Помню, проблески зелени уже появились на ивах у реки. А вскоре один за другим выпорхнули листья на деревьях вдоль тротуаров – повсюду, куда ни глянь, повылезала зелень, – и однажды после работы я пошла в кредитный союз проверить, сколько у меня скопилось на счету. После этого я пошла в хозяйственный – купить отвертку и наконец починить дверную ручку в ванной, по поводу которой Энн несколько месяцев вынимала мне мозг. Когда я чинила ручку, стоя на коленях, мне пришло в голову заодно починить и текущий кран ванны. Двумя пальцами я выудила из сливного отверстия клок волос, повесила новый рулон туалетной бумаги, а потом собрала грязные полотенца и отнесла их в прачечную самообслуживания. Я их сушила там так долго, что они стали раскаленные, так что я обожгла пальцы, когда доставала их из сушильного барабана. Я сложила их и понесла домой, придерживая подбородком две высокие теплые башенки.

А в последний день моего житья в Миннеаполисе, на рассвете, отправилась к Рому.

Ветер стучал по плохо пригнанным кровельным плиткам на старых башенках викторианского особняка. Я открыла дверь его квартирки ключом, который он мне когда-то дал, вошла, бросила свои вещи у двери и заползла к нему в постель, прямо в обуви и куртке. Он не проснулся, а просто притянул меня к себе и зарылся лицом в мои волосы.

– Прощай, – проговорила я. Мне хотелось, чтобы он проснулся. Мне захотелось снова – в последний раз – походить по его комнате на четвереньках, в ошейнике. Но он лишь чуть шевельнулся. Сунул своего «петушка» мне между ног и уснул еще крепче.

На полке над кроватью стояли часы, и красные цифры светились в утренних сумерках. Утро вползло сероватым просветом сквозь щель между штор. Мне, в куртке лежащей в его объятиях, стало жарко. Через какое-то время я снова взглянула на часы и поняла, что если не потороплюсь, то опоздаю на свой автобус. Но я не могла опоздать на автобус, который должен был через весь город довезти меня до автовокзала, откуда мне предстоял неблизкий путь до Уайтвуда, где мама с миз Лундгрен ждали меня у «Бургер Кинга» возле автобусной станции. Она не особенно обрадовалась, услышав мой голос, когда я наконец ей позвонила. Прошло два года с тех пор, как я с ней последний раз разговаривала, и после вымученных приветствий она брякнула:

– Похоже, пришла пора продать кусок земли.

Когда в высоких окнах полуподвальной квартирки Рома показалось солнце, я выползла из его обмякших рук. И стоило мне только высвободиться, как он сразу проснулся – почуяв, что я ухожу.

– Ты что тут делаешь?

– Меня тут нет.

– Тогда кто это лежал в моей постели, а, гёрлскаут?

– Твоя фантазия!

– Да пошла ты!

Я почувствовала, как его губы, уткнувшиеся мне в голову, разъехались в улыбке.

– Ладно, – прошептала я, отползая от него. – Попробуй поймай!

Я попыталась выскользнуть из его рук, но он притянул меня к себе. Сжал крепко. Я почувствовала – даже через плотную ткань куртки, – как его руки обхватили мою грудную клетку и все кости чуть не затрещали. И мне это понравилось. Мне нравилось, что чем больше я сопротивлялась, тем крепче он меня прижимал. Но я вывернулась из его рук, привстав на кровати. Но, прежде чем успела опустить ноги на пол, он снова обхватил меня за талию и повалил назад. А мне хотелось еще. Еще! Он начал расстегивать пуговицы на моей куртке, и я инстинктивно согнула ноги и ударила его коленом в грудь, да так сильно, что он закашлялся. Он сидел на корточках в своих «боксерах» и ошалело глядел на меня. И тут меня точно с головы до ног окатило холодной водой. Лучи утреннего солнца упали ему на лицо: его кожа с крупными порами выглядела грубой и жесткой, как наждачная бумага.