Эмили Фридлунд - История волков

Цапли, бурая пена, белые буйки.

Проработав там целый год, я получила собственный «кабинет» – отсек, отделенный со всех сторон перегородками, и собственный компьютер, так что теперь я могла делать все, что угодно, и никто мне не мог помешать. Я могла наблюдать, как цапли выхватывают рыбок из воды, как паромы с туристами переплывают реку в сторону Сент-Пола. Или, пока у меня загружались рабочие графики, могла искать в Сети то, что меня интересовало: случаи внезапного отека мозга в условиях высокогорья при восхождении на Эверест или последние продажи в антикварной лавке «Сундук с сокровищами». И хотя меня по-прежнему держали на временной ставке, после года работы я считалась ветераном «Манико-бардж», поэтому мне выделили личную полку для моих обеденных контейнеров и личный крючок для одежды в комнате отдыха. Больше того: поскольку я считалась ветераном компании, мне обычно перенаправляли звонки взволнованных жен наших грузчиков, чтобы те поплакались мне в жилетку. Ко всеобщему удивлению, я навострилась их успокаивать. Когда они звонили, я говорила примерно следующее: «Не волнуйтесь, ваш муж скоро будет дома». Я обещала: «Он сойдет на берег в Окваке и сразу же вам позвонит». Я это говорила, даже зная, что рейс закончится не раньше, чем через пару дней, а когда муж окажется на берегу, то первым делом завалится в портовый бар, а уж потом вспомнит о домашних. Тем не менее все эти жены знали мое имя и всякий раз, дозваниваясь в компанию, просили к телефону именно меня. Я помнила возраст всех их детей, клички всех их собак, имена их нянь.

Я привыкла, что они звонили обычно в конце рабочего дня, и когда мой телефон зазвонил около четырех – дело было ранней весной, когда пошел второй год моей работы там, – я сперва решила, что это очередная взволнованная жена. Поднеся трубку к уху, я сразу расслышала в незнакомом женском голосе нотки раздражения – проглатывая гласные, она сводила на нет все свои попытки сохранять вежливый тон.

– Пр’шу пр’щения, что бесп’кою вас в р’бочее время, – проговорила она чопорно. – Вам удобн’ г’в’рить?

Я была уверена, что никакая это не жена нашего рабочего, а просто тетка ошиблась номером. Кстати, такое случалось нередко. Я уже собралась дать отбой, подтянуть колготки и сходить за последней на тот день чашкой кофе, как вдруг услышала на другом конце провода шумный вздох.

– Извините, что беспокою вас, – повторила женщина. И добавила: – Пожалуйста, не вешайте трубку.

И еще до того, как она сказала, что звонит из Лус-Ривер, и до того, как она объяснила, кто она такая, я узнала знакомую манеру постоянно извиняться как способ выразить свое осуждение. Это было очень в духе Лус-Ривера. Когда я ничего не сказала в ответ, но и не повесила трубку, женщина сказала, что ей дали этот номер на моей старой работе в Дулуте. Она нашла моего прежнего квартирного хозяина, и тот сообщил ей название агентства по трудоустройству, куда я, по его разумению, устроилась работать, и ей пришлось потратить немало времени и усилий, чтобы в конце концов выйти на мою судоходную компанию.

– Вас было очень трудно найти, – сварливо заметила она. – Я бы никогда не стала утруждать себя, – сказала она, – но так уж вышло, и я не знала, каким образом еще вас найти.

– Я звоню по поводу вашей матери. – Женщина помолчала. – Она перестала ходить в церковь. Она не была на службе несколько месяцев. И я поехала к ней.

Я молчала.

– Дом немного… запущен.

Я кашлянула:

– Хижина?

– Вообще-то с хижины сорвало крышу. Еще в прошлом году. Во время урагана. По крайней мере, так она сказала.

– Крышу сорвало?

– Эм-м… Мне кажется, зиму она провела в мастерской. Она перетащила туда плиту.

– В мастерской? Но там же стены не утеплены.

– Она пыталась утеплить их листвой и старыми тряпками. И газетами.

Я такого не могла себе представить, но потом смогла.

– Ясно.

– Еще она повредила палец, когда колола дрова. И, по-моему, у нее неважно со зрением.

– Простите, как вас зовут? – спросила я, почувствовав – нет, не тошноту и не головокружение, а гулкую пульсацию крови в голове.

– Лиз Лундгрен. Я хожу в церковь Богоматери с вашей мамой.

– Лиз Лундгрен… – Я встала с кресла и начала мерять шагами свой «кабинет», насколько позволяла длина провода, потом оглядела стены, выглянула в окно, где бурые воды Миссисипи степенно текли, смешиваясь с грязью, на юг, к Мексиканскому заливу.

И тут что-то щелкнуло у меня в мозгу, выскочило, как карточка из картотеки.