Эмили Фридлунд - История волков

– Ты чего? – Теперь он окончательно проснулся. Его тощие белые плечи казались прямоугольными на фоне белой стены. Он вытащил пирсинг из языка и теперь произносил слова без своего обычного прицокивания. Вообще, на слух они теперь были мягче, проще и плаксивее.

– Ничего.

И тут он заметил стоящий у двери большой рюкзак.

– А это еще что? Ты куда собралась?

– Я пришла попрощаться.

– Попрощаться? – Он подмигнул: – Возвращаешься в свой У-черта-на-куличках-вилль. Прямо сейчас?

Я рывком встала с кровати, оправила куртку. Пошла к двери, где меня ждал мой рюкзак. Я закинула его за спину, обернулась на Рома, все еще сидящего на корточках посреди кровати. Он прикрыл ладонью левый глаз и сразу стал похож на пирата.

– Едешь туда, где волки едят дурацких собак?

Я помотала головой:

– Это случилось на Аляске. Местная байка.

– Ты сколько не была дома? Почти два года?

– Я говорила с матерью. Все идет по плану.

– Мы же были счастливы вместе, правда? А что ты такого сделала, что не можешь быть счастливой?

– Мне хорошо, хорошо, хорошо!

– Хо-ро-шо. – Он повертел слово во рту, и оно прозвучало снова как бы в новинку.

– Не будь ребенком ! – насмешливо сказала я.

Наверное, он заметил в моем лице что-то неприятное, потому что нащупал майку и натянул ее на голову. На мгновение под тонким трикотажем его лицо превратилось в белую маску с черными провалами там, где были глаза и рот. Потом его голова высунулась наружу, и он уже застегивал молнию на ширинке. Он достал из ящика комода сотовый, и я поняла, что могу, как и раньше, говорить с ним нормально, решительно.

– Не веди себя как ребенок. Я просто пришла попрощаться, ясно? Я пришла сказать тебе «спасибо за все» и «прощай».

– По-твоему, я веду себя как ребенок? Послушай, послушай! – Он сделал шаг вперед, еще один и еще, его майка задралась на животе. – Помнишь, ты мне рассказывала про ребенка?

– Про какого ребенка? – Мысль о Поле дуновением ветерка пролетела в мозгу. Я резко вскинула ладонь, жестом затыкая ему рот. – Ни о каком ребенке я тебе не рассказывала.

– Я имею в виду тебя , гёрлскаут! Про самую легкую добычу в мире. Про коммуну хиппи, про девочку-подкидыша.

– Я не то имела в виду, все было не так.

– Ты – Шут!

– Нет!

– Оказываешься на краю пропасти всякий раз, когда делаешь шаг. Бедная маленькая девочка, без обувки и вечно голодная. Кто же о тебе заботился?

– Все было совсем не так! Я была в порядке! В полном порядке!

– Какого ребенка ты имела в виду?

Я вздохнула:

– Никакого. Он умер.

– Кто умер?

– Никто. Он в порядке.

С этими словами я полезла в карман, нащупала там гладкий швейцарский нож, выхватила его и замахнулась на Рома.

Он отступил на шаг.

– Какого х…

Этот нож, блестящий, красный, он подарил мне на Рождество. Все лезвия были закрыты, но, может быть, он этого не заметил. Может быть, у него еще свежо было воспоминание о том, как я больно ударила его коленом в грудь. Он сцепил пальцы на затылке, и сквозь зияющие короткие рукава его футболки я увидела торчащие клоками волосы на его подмышках. Через мгновение он опустил руки.

– Ладно. Оставь у себя. – Он нервно выдохнул. Сунул руки в карманы джинсов. – Оставь у себя, Шутскаут!

Дожидаясь посадки в автобус, я вспомнила ту даму из церкви. Рай и ад – просто способы мыслить? А смерть – это лишь ложная вера в то, что все имеет свой конец? Я до последнего проторчала в зале ожидания возле слепого бездомного, лежащего на своем картонном островке свободы, не имея желания никуда отсюда уходить и не желая подниматься по высоким ступенькам в салон междугороднего автобуса. Важно не то, что ты делаешь. А то, что ты думаешь. Я не хотела залезать в автобус, но, как только влезла, увидела, что окна в нем на удивление высокие и широкие, затемненные, так что утреннее яркое солнце не слепило глаза, и рядом со мной оказалось пустое кресло. Автобус мягко скользил в потоке городского транспорта, обгоняя даже мчащиеся под горку фуры. Автобус мчался на север, и когда мы выехали за городскую черту, я заметила, как листья на деревьях меняли сочно-зеленый цвет на бледно-мятный, а потом и вовсе пропали. Вдоль обочины шоссе появились снежные сугробы, и меня, сколько я ни сопротивлялась, объяли приятная дремота и пьянящая безмятежность. Наверное, от скорости и высокой посадки автобуса у меня возникло это ощущение полета над шоссе – такого стремительного, что впору было сбить насмерть зазевавшегося пешехода. В скорости есть особая магия. Так мне всегда казалось. Но ощущение покоя нахлынуло на меня при виде подмерзших у кромки озер голубоватых лохмотьев снега, черных полей, побелевших и опустевших перед ранней зимой. Через несколько часов пути показались первые рыбачьи катера, группками замершие на озерах, словно компактные деревушки. Я видела ворон, которые, выискивая добычу на земле, наматывали круги в небе.