Юрий Бычков - На дороге стоит – дороги спрашивает

В призрачной синеве майского вечера, щедро озвученного соловьиным пением, насыщенного ароматом цветущих по всей Почтовой сиреней, мы в чувственном порыве взялись за руки, насторожились. Соловей требовал к себе внимания.

– О! Лешего дудка!

– За ней, Люся, слушай, вот сейчас, сию минуту, он примется за Кукушкин перелёт!

– Тише – спугнешь певца любви своим рокочущим баритоном…

– Соловей, когда поёт, ничего не слышит. Есть такое сложноподчинённое словечко «самозабвение» – это про него.

– Юра, помолчи пред ответственным порханием с придыханием Кукушкиного перелёта.

Я подумал было, чем перекрыть ее литературный изыск, но в этот миг, единый миг, нежная ладонь Люси закрыла мне рот.

– Чтобы много не говорил…

– А я ручку ласковую твою отведу от уст моих и приникну к устам твоим – ты и я на время онемеем и не будем мешать соловью исполнять Кукушкин перелёт.

Несколько сладких мгновений мне памятных длился этот замечательный поцелуй.

Вдруг она встрепенулась как птица и заговорила возбужденно:

– Юра, милый, что же я раньше не догадалась…

– О чём ты, Люся?

– По дому Васильчиковых душа болит. Школу мою закрывают. Незачем школу держать, поскольку учеников – раз, два и обчёлся.

Дом Васильчиковых – Гончаровых, как только нас окончательно прикроют останется бесхозным и будет разобран по кирпичику гражданами на хозяйственные нужды. Путь спасения один – музеефикация здания и это может совершить только мелиховский музей Антона Павловича Чехова, твоя энергия. Юрий Александрович.

Авдеев – директор музея отнёсся к предложению, мной ему доложенному, как к идее насбыточной. Поскольку он меня заполучил в качестве заместителя по научной работе с рассчётом на то, что буду его сменщиком, поднажал на Юрия Константиновича. Дескать, реставрация-реконструкция – дело долгое, Вас это, Юрий Константинович, и не коснётся, а столь ценное здание, памятник архитектуры, даст желаемый простор, высокий престиж литературной экспозиции, которую можно в будущем развернуть в доме Васильчиковых.

– Тебе жить – тебе и вершить! – сдался Авдеев. – Поезжай с моим благословением к Азарову и пусть он решает. Нам без области такое не поднять.

Виктор Яковлевич Азаров принял меня сердечно: для него бесхозный памятник архитектуры (а таковым дом Васильчиковых становился после закрытия вечерней школы) – большая головная боль. Он попросил меня, не выходя из кабинета начальника областного управления культуры, написать на его имя обращение о включении здания в перспективный план реставрации с последующей музеефикацией. Бумагу мою он украсил императивной резолюцией и бюрократический механизм обработал её с надлежащей аккуратностью. Дом стал числиться в списках объектов подлежащих реставрации и музеефикации. В 1995 году, уже будучи директором Музея-заповедника А.П. Чехова, я подписал акт о приемке на баланс, переданного в хозяйственное ведение дома Васильчиковых. Не стану перечислять передряг, связаных с реальным, а не только бумажным обретением дома Васильчиковых. Об этом непременно расскажу в другой раз.

Тот прерванный поцелуй – дорогого стоит…

Ах, если бы не случилось тридцать лет тому назад нечаянной встречи с Людмилой Васильевной Марсановой? Если бы не соловьиный концерт и прерванный поцелуй?

Кто знает, как бы продолжилась история лопасненского дома Васильчиковых. Вполне могли несознательные граждане растащить дом по камешку, по кирпичику, как растащили они многочисленные каменные постройки и службы богатого имения Васильчиковых – Гончаровых, о чём сегодня приходится горько сожалеть. Очень бы они пригодились филиалу мелиховского музея, называемому в народе Пушкинским гнездом.

Маленькое предисловие к рассказу «Колечко моё, позлащённое»

Хочу прямо сказать: никакого отношения к делу охраны производственных предприятий никогда не имел, но всегда в душе сочувствовал тем, кто несёт эту нелёгкую службу. Рассказ заключает в себе это сочувствие. Он написан в конце пятидесятых годов и с минимальной правкой идёт в печать полвека спустя. Перечитывая его сейчас, вижу, что совершенно напрасно, так сказать, добровольно-принудительно, придавленный проблемами семейного быта, ответственностью за детей, я, говоря спортивным языком, сошёл тогда с дистанции. Как поёт Онегин в опере Чайковского:

– А счастье было так возможно, так близко.

Рассказ написан в 1958 году. В нём слышен характерный лопасненский говор. Много черт облика и поведения мамы, Татьяны Ивановны Бычковой, непроизвольно перешло к героине рассказа Аграфене Петровне. Он дорог автору этот давний рассказ.