Юрий Бычков - На дороге стоит – дороги спрашивает

Принятый и обласканный Мильковыми, я, приехав на выходной день в Лопасню, по здоровавшись с родителями, спешил в Садки, в бывшее дворянское гнездо. Там приезжавшие с Мильковым поэты дарили с вдохновляющими надписями свои поэтические сборники, благосклонно выслушивали мои вирши, поощрительно похлопывая по плечу, приглашали выступать вместе с ними на вечерах поэзии в клубах и дворцах культуры заводов, институтов, учреждений. Любезные приглашения принимались с благодарностью. Я в свою очередь, восхищённый успехами в печати и на эстраде школьного товарища Юрки Сбитнева, посвятил ему стихотворение «Счастье». Да, так понималось счастье многими в те годы. Теперь по ТВ о пятидесятых говорят исключительно в аспекте бурных политических событий. Я и мои товарищи, одним словом, многие работники поэтического цеха тех лет, искренне, восхищённо воспевали трудовой энтузиазм (свершения-то в научно-технической сфере, масштабах производства, образовании в пятидесятых – шестидесятых годах – не чета нынешним, капиталистическим) и не считали это для себя зазорным.

СЧАСТЬЕ

Поэту-рабочему Юрию Сбитневу

Не один год пребывал я в живородном садке у Мильковых. Державина на мою долю, увы, не выпало. Это, что касается поэтов. Иное дело сам Мильков. Он – литературный критик. Известно, находясь вблизи сапожника, скорее всего станешь сапожником. Как-то Владимир Ильич для пробы пера вручил мне малоформатную политиздатовскую книжку «Молодые годы Маркса». Поручение-заказ получил на очередной вечёрке в Садках. Явившись первым, удостоился личного приёма у мэтра. Мильков, дымя папиросой, сидел за письменным столом, хорошо различимый только во фронтальной проекции, так как одесную и ошую возвышались бумажные эвересты и монбланы из рецензируемых им рукописей и поэтических сборников. За спиной Владимира Ильича, от пола до потолка, – книги, книги, книги, великое множество книг.

– Неужели это всё тобой прочитано? – изумился вчерашний студент технического вуза, некоторое время назад перешедший на «ты» с почтенным учителем, именовавшим меня «стариком» в свою очередь.

– Рабочий аппарат, – искоса, взглянув из-под стёкол оптического прибора, с которым был неразлучен, – пояснил мэтр.

Покупные книжные шкафы и грубой работы самодельные стеллажи без стёкол стояли и в торце довольно большой комнаты, и вдоль правой стены, и с двух сторон от входа в кабинет, украшая дверной проём. Мильков смотрелся в их окружении книжным пленником. И это, подумал я, прекрасно! В мечтах тут же вообразил себя хозяином таких или подобных несметных богатств. Как в воду глядел! На днях мне позвонили из Останкино – договаривались о съёмке сюжета в юбилейном чеховском фильме. Говорили об условиях работы съёмочной группы в моей квартире. Ошеломил вопрос помощницы режиссёра:

– А в вашей квартире есть книжные шкафы? Библиотека?

– Боже мой! Как же может быть иначе?

Мильков, откинув характерным жестом постоянно сползавшую вниз, на стёкла очков, прядь волос, приподнялся с кресла и передал мне из рук в руки аккуратную небольшую книжицу в картонном переплёте.

– Старик, немедленно, сегодня же, прочитай и накатай про молодость Маркса три-четыре машинописных страницы.

Так зачастую учат плавать: бросят в воду на глубоком месте – плыви или тони. Дело твоё, как знаешь.

– Завтра к вечеру жду рецензию. Номер «Молодайки» (это его «ноу-хау» – вместо «Молодой гвардии» «Молодайка» – мне понравилось: молодец, весело и остроумно), октябрьский, практически готов. Твою писанину пошлём в досыл.

И никаких рекомендаций, подсказок, добрых советов не последовало. И так всю жизнь – доходи до всего сам, своим умом.

Удивительно, но факт, рецензию я представил, как договорились, в воскресенье к вечеру. Владимир Ильич прочитал текст, внёс несколько несущественных поправок, и по прошествии необходимого по условиям производства времени новоявленный автор держал в руках, листал пахнущий типографской краской октябрьский номер журнала «Молодая гвардия», в котором на страницах 178–180 напечатана была моя рецензия. Сильное, непередаваемо сильное впечатление. Душа поёт. Голова кружится: так вот сразу – открыл рот и запел! Честно говоря, не сразу и не запел, а прокукарекал. А незадолго до судьбоносного события Мильков представил мне возможность вдохнуть редакционный, сладкий, пропитанный табачным дымом воздух, и происходило это не в безвестной газете-районке, а в отделе писем журнала «Новый мир».