Юрий Бычков - На дороге стоит – дороги спрашивает

Относительно персон дружеского круга Антон Павлович отличался изысканной деликатностью, а переехав в Меиихово, разыгрался. Обожаемый им Алексей Николаевич Плещеев, изрекший на века призыв: «Вперёд без страха и сомненья!», нежданно-негаданно получивший миллионное наследство, удостаивается следующего язвительного пассажа: «Плещеев-поэт покупает виллу, где-то около Виндзора, но зельтерской воды уже не пьёт: дорого!» Как теперь принято итожить: «Не слабо!»

С Петром Михайловичем Рюминым Чехов пересекался по делам уездного земства в Серпухове в холерные 1892–1893 годы. Вместе они ходатайствовали об открытии почтового отделения при станции Лопасня.

Бывал ли Антон Павлович в доме Рюмина, о том письменных свидетельств не сохранилось. Одно несомненно – и разве не достаточно приведённых свидетельств – дворянское гнездо Рюминых, усадьба Садки, все мелиховские годы находилось в поле зрения Чехова.

С семнадцатого века до середины века девятнадцатого Садки принадлежали Еропкиным. Из лопасненских Еропкиных вышел известный зодчий, автор генплана Санкт-Петербурга, Петр Еропкин, учившийся в Италии пенсионер Петра Великого. Дом в Садках построен при Еропкиных. Со второй половины Х1Х столетия Садки перешли к Рюминым.

Если поинтересоваться семантикой слова «садки», то стоит лишь заглянуть в словарь Владимира Даля, как получаешь на выбор несколько назначений садка, назначений одного, в общем-то, смысла. Садок – всякое устройство для содержания в неволе животных. Телёнок в садке заперт для откормки. Садок с отгородками – для откорма гусей, уток. Наконец, садок рыбный, живорыбный. Последнее, скорее всего и дало название поселению в стародавние времена. Дом Еропкиных – Рюминых стоит на возвышающемся над приречным парком с просторными зелёными лужайками небольшом плоскогорье, и, надо полагать, удобно было хозяевам имения на низине вырыть и наполнить родниковой водой живорыбный садок. А почему один садок? Пусть их будет несколько – для разных видов рыб или их комбинаций. Устроенные ради полноты жизни живорыбные садки и стали названием усадьбы.

Таково моё предположение. И сами-то Еропкины, если посмотреть внимательно, хорошо уселись на лопасненской земле, жили здесь целых два века. В реке Лопасне в те далёкие времена рыбы и раков – пропасть. А в проточной, родниковой воде подращивали молодь осетровых и форели.

Дом, в который вселились Мильковы, деревянный одноэтажный, но с мансардой и с белокаменным подклетом, цокольным хозяйственным этажом. В своём архитектурном облике он носил черты позднего классицизма. Интерьеры дома погибли от переделок, но основа планировки, характерная для небольших дворянских особняков, уцелела. Сохранилось несколько кафельных печей. Мильковы получили крайнюю, левую (фасад дома обращён к югу) анфиладу комнат бельэтажа. И никаких современных коммунальных удобств – водопровод, канализация, согревает дом печное отопление. Вся тяжесть преодоления неудобств этого жилья легла на Галину Петровну. Её роль хозяйки без сколько-нибудь заметной помощи мужа была тяжёлой и унизительной. Такой представляется её участь из сегодняшнего дня. Тогда мильковский лопасненский пен-клуб, существовавший в пятидесятых годах в Садках независимо от международного, лондонского, основанного в 1921 году, для меня и не только для меня, неофита, новоявленного приверженца музы поэзии, (уже публиковавший свои лирические стансы Юрий Сбитнев и наш покровитель во всех интеллектуальных начинаниях, учитель истории Алексей Михайлович Прокин, феноменальный знаток поэзии отечественной и мировой Шореншо Шотемор посещали в разное время заседания пен-клуба) казался раем земным, а гостеприимная, ласково улыбающаяся Галина Петровна ангелом во плоти. Не приходило на ум, что этот рай для неё – сущий ад.

Пока приглашённые радушным Мильковым поэты и их поклонники галдели, курили (раз хозяину можно, то и нам!), закусывали и, обретя в подпитии свободу духа и величавый вид, вдохновенно, в тональности форте-фортиссимо читали собственные, с пылу с жару, стихи, а Владимир Ильич оппонировал завзятым спорщикам, отстаивая свои почвеннические взгляды и убеждения, его жена в «почётной» роли хозяйки решала уравнение со многими неизвестными: как устроить на ночлег приятелей мужа, московских поэтов, как напоить-накормить, ублажить гостей, с запросами завсегдатаев знаменитого ресторана ЦДЛ (расшифрую в скобках сию аббревиатуру – Центральный дом литераторов), где писатели в то время оставляли львиную долю получаемых гонораров. Случалось, на заседании мильковского пен-клуба не могли угомониться до самого утра. Понятное дело, хозяйке, школьной учительнице, не удавалось подготовиться к урокам наступившего дня.