Феликс Кандель - Грех жаловаться. Книга притч с извлечениями из хроник

Голова на опенчатой шее торчала из-за Уральских гор, лопоухая и лохматая, жалостливо глядела на него светлыми глазками.

– Выходи, – приказал Самотрясов.

Он вышел из-за Уральских гор – худой-худой и ужасно застенчивый, встал на виду у Европы, вытянув руки вдоль тела, чтобы занимать меньше места.

То был последний на земле армизон, из таинственного армизонского племени, от которого никого не осталось на развод.

Это племя мало кто видел на свете, мало кто слышал о нем, потому что армизоны вечно сидели на корточках за Уральскими горами, краснея за человечий род, который пакостил без меры.

Краснели за всех и жалели каждого.

Изводились от жалости и худели без меры.

Исхудав, исчезали по одному без остатка.

– Ты кто? – спросил Великан Великанович Самотрясов, нахал от размеров. – Отвечай сейчас жа!

А тот уж почти не дышал, чтобы не занимать на вдохе лишнего места в жизни, тончал на глазах и опадал с лица.

Это был его друг, его старый новый друг, которого Самотрясов никогда прежде не видел, но которого всегда ждал.

У каждого человека должен быть друг, а великан – тот же человек, только побольше.

– Ланя, – сказал друг тонко и срывисто. – Беги домой, Ланя. Беда у тебя.

Забилась в ветвях Алконост – птица печали. Заржал горестно Китоврас-человекоконь. Сухман с Колываном яростно ударились в палицы.

Великан Великанович Самотрясов опрометью побежал назад, не разбирая путей, оседая под каждый шаг, зареванным Ланей Нетесаным поспел к отходу души.

Арина Нетесаная умирала тихо, без жалоб.

Принимала смерть, как до того принимала жизнь: незлобно и послушно.

Выдохнула из себя всё, что было, а вдыхать больше не стала.

Не велено...

Поставили гроб на стол. Положили в него Арину. Стали прощаться и запоминать напоследок.

Но вспухала туча без прогалов на краю Каргина поля, танковым железом обложила окоём.

Вспухала другая – напротив, тоже обложила.

Встали, как устрашились: рок головы ищет...

9

На Каргином поле всё перегнивало.

Уложенное за много веков.

Рогатины. Метные копья. Шлемы с нашеломниками. Шапки-мисюрки. Сабли с бердышами. Пищали-ручники, мортиры-гаубицы, винтовки-трехлинейки, станковые пулеметы, ядра-пули, медали с орденами.

Выкатились танки на Каргино поле – за тем же делом.

Их наготовили в тылу бабы с подростками в синюшном недоедании, чтоб сшиблись на раз лбами и передавили друг друга.

А они наготовят еще...

Стояли.

Выжидали.

Оглядывали врага через смотровые прищуры.

Пугались сами и собой пугали других.

Всё было спланировано в штабах, выверено по времени, стрелками обозначено на картах, а пойди же, начни.

Рассветы на Каргином поле видели многие.

Закаты доставались не всем...

Выкатился перед строем могучий, грузный вражина, залитый по горло масляной сытостью, попёр, красуясь, напрямик по полю, тяжестью давил сочные травы, проливал спелые соки, переваливался неспеша по ухабам, дразнил-завлекал на драку: кто на меня?

Молчали.

Зубом хрустели.

Буровили глазом.

Томились в тоске под броней: уж больно здоров!

– Товарищ командир! – взмолились по рации. – Разрешите стыкнуться! Я его уложу, как жив не был.

– Жаркий какой, – отвечали без спешки. – Ждать, твою мать.

Подкатил вражина. Встал близко. Люк откинул. Рожу выставил. Вылез затем по пояс – рыжий, сытый, здоровый, бревном не задавить, нагло закурил сигаретку.

Чтоб тебе первая пуля в лоб!

– Товарищ командир! – снова взмолились. – Можно я его ушиблю из пушки?

– Отдохни, Гриша, – отвечали. – Время придет – ушибешь.

Вражина докурил на виду у всех, сплюнул на них увесистым плевком, убрался назад в люк.

Танк отвернул в свою сторону, вздернул могучий зад, запердел выхлопом обидно и громко на потеху вражьему войску.

Этого – не стерпеть.

– Вася! – заорало по рации. – Трогай!..

И Вася-водитель тронул.

Как шпорами ткнул.

Верткий, некрупный, подскоками на ухабах: понесло – не остановишь, а вслед ему орало-материлось по рации:

– Гришка! Лейтенант! Догоню – задеру!..

– Ты догони сперва! – орало в ответ. – Хрена тебе! Грозилка грозит, а возилка возит!..

Вражина увидел его, неспеша повернулся, грузно покатил навстречу, набирая скорость, отворотив ствол, чтоб не мешало, разгоняясь до последнего, лоб в лоб – влепиться, раздавить, в сырь размазать по полю.

– Ваа-аася! Вильни!..

И Вася вильнул.

Вражина пролетел мимо, ревя до одури в широкое горло, а пока выворачивал назад, этот подскочил юрко, боком прошелся по боку, сорвал ему гусеницу.