Гейл Ханимен - Элеанор Олифант в полном порядке [litres]

На ее лице отразилось облегчение.

— Ну и слава богу, голубушка, — сказала она, — чего-чего, а уж слез у себя на кухне я сегодня увидеть не ожидала!

— Да ладно, мам, я часто плачу от твоей кормежки, — сказал Рэймонд, и она тихо засмеялась.

Я откашлялась и произнесла:

— Ваш вопрос, миссис Гиббонс, застал меня врасплох. Я никогда не видела своего отца и даже не знаю его имени. Что же касается мамочки… мне не хотелось бы раскрывать ее реноме.

Они с непонимающим видом уставились на меня. Да, я явно оказалась не в компании франкофонов.

— Мы с ней даже не видимся, она… недоступна, — объяснила я, — раз в неделю мы связываемся, однако…

— Ну конечно, деточка, от такого любой загрустит, к гадалке не ходи, — сказала миссис Гиббонс, сочувственно кивая, — мама нужна каждому, сколько бы тебе ни было лет.

— Напротив, — возразила я, — если на то пошло, один разговор в неделю — и то слишком много для меня. Мы с мамочкой… это все так сложно…

Миссис Гиббонс сочувственно кивала, призывая меня продолжать. Но я поняла, что пора ставить точку. По улице проехал фургончик с мороженым, оглашая окрестности звуками песни «Янки-Дудл» и при этом мучительно фальшивя. Слова этой песни внезапно всплыли из самых бездонных, но совершенно бесполезных глубин памяти.

Рэймонд хлопнул в ладоши с показным добродушием.

— Ладно, время идет. Мам, ты посиди, отдохни — сейчас как раз начнется твоя телепередача. Элеанор, может, ты могла бы мне помочь и принести с улицы белье?

Я была рада оказать помощь и избежать разговора, связанного с мамочкой. Дел по дому у миссис Гиббонс накопилось достаточно. Рэймонд решил поменять кошкам лотки и вынести мусор, таким образом, мне досталось белье.

На улице сияло бледное, слабое вечернее солнце. В обе стороны, вправо и влево, тянулись сады. Я поставила корзину для белья на землю, взяла мешочек с прищепками (на котором было услужливо вышито слово «Прищепки») и повесила его на веревку. От сухого белья пахло летом. Я слышала синкопические глухие удары мяча, отскакивающего от стенки; девичьи голоса зачитывали стишок в такт хлопавшей по земле скакалке. Далекие звуки колокольчика фургона с мороженым уже были почти не слышны. Где-то грохнула дверь, и мужской голос прокричал суровый реприманд в адрес… будем надеяться, что собаки. Дискантом выводила трель птица, перекрывая льющийся через открытое окно звук телевизора. Все казалось спокойным, надежным, нормальным . Как же отличалась жизнь Рэймонда от моей — настоящая семья, мать, отец, сестра. Его дом угнездился посреди других домов, где жили такие же настоящие семьи. Насколько другими были воскресенья здесь, в этом доме.

Вернувшись обратно, я помогла Рэймонду сменить белье на постели его матери. Спальня миссис Гиббонс была очень розовая и пахла тальком. Чистенькая и безликая — больше похожая даже не на отельный номер, а на комнатку в мини-гостинице. Если не считать толстой книги в мягком переплете и горки мятных конфет на прикроватной тумбочке, в комнате не было никакого своеобразия, никакого ключа к личности хозяйки. Внезапно мне пришло в голову, что, в самом прекрасном значении этого слова, миссис Гиббонс не имела личности: она была матерью, доброй и любящей женщиной, о которой никто никогда не скажет: «Она просто сумасшедшая, эта Бетти!», или: «Ни за что не догадаетесь, что отмочила Бетти», или: «Изучив заключения психиатров, Бетти отказались выпустить на поруки, поскольку она представляет огромную угрозу для общества». Миссис Гиббонс была просто-напросто милой дамой, которая вырастила детей, а теперь спокойно жила со своими кошками и своим огородом. Это значило и очень много, и одновременно очень мало.

— Рэймонд, а твоя сестра матери помогает? — спросила я.

Он как раз возился с одеялом, но я его отобрала. В таких делах нужна сноровка. Рэймонд был мужчина без сноровки. Он взялся надевать наволочки (цветочки и кружева).

— Не-а, — сосредоточенно ответил он, — у нее двое детей, за которыми попробуй уследи. Марк работает за границей, и она целыми неделями заботится о них в одиночку. Это непросто. Она говорит, когда они пойдут в школу, станет полегче.

— Понятно, — сказала я, — а тебе… тебе нравится быть дядей?

Дядя Рэймонд: что-то подсказывало мне, что это не самый лучший образец для подражания. Он пожал плечами.

— Да, с ребятами весело. Хотя, если честно, я не так много с ними вожусь; на Рождество и дни рождения подкидываю немного денег и пару раз в месяц хожу с ними гулять в парк. Дело сделано.