Гейл Ханимен - Элеанор Олифант в полном порядке [litres]

Мария кивнула, приглашая меня продолжать.

— Она утверждала, что мы заслуживаем всего самого лучшего и что даже в самых стесненных обстоятельствах должны вести себя как подобает. Порой у меня возникало впечатление, что она считала нас чем-то вроде августейших особ в изгнании… родственниками низвергнутого царя или короля, что-то такое. Я старалась изо всех сил, но все равно мне не удавалось выглядеть и вести себя так, как она считала нужным. И она очень огорчалась и сердилась. Заметьте, это касалось не только меня. Никто и никогда не был достаточно хорош. Она всегда говорила, что мы должны стараться на случай, если нам встретится тот, кто достаточно хорош. — Я покачала головой. — Полагаю, поэтому я здесь в итоге и оказалась. Я все пыталась найти кого-то приличного, запуталась и превратила свою жизнь в сплошной бардак.

Я осознала, что дрожу всем телом, будто мокрый пес в холодное утро. Мария взглянула на меня.

— Давайте двинемся дальше, — мягко сказала она. — Не могли бы вы рассказать немного о том, что случилось после того, как вы с вашей матерью пошли разными путями? Каков был ваш опыт пребывания под опекой?

— В приемных семьях все было… в порядке. В детском доме все было… в порядке. Меня никто не обижал, мне всегда было что есть и пить, у меня была одежда, обувь, крыша над головой. Я каждый день ходила в школу, пока мне не исполнилось семнадцать, потом поступила в университет. Мне правда не на что жаловаться.

— А как насчет других ваших потребностей, Элеанор? — очень тихо спросила Мария.

— Боюсь, я не до конца вас понимаю, — озадаченно сказала я.

— Чтобы быть здоровыми, счастливыми личностями, людям нужно удовлетворять самые разные потребности. То, о чем вы сейчас говорили, относится к самым базовым, физическим нуждам, таким как пища, кров и тепло. А как насчет ваших эмоциональных потребностей?

Я была совершенно сбита с толку.

— Но… у меня нет эмоциональных потребностей, — сказала я.

Какое-то время мы обе молчали. Наконец Мария откашлялась и произнесла:

— Они есть у каждого, Элеанор. Мы все — а в особенности дети — должны знать, что нас любят, ценят, понимают и принимают такими, какие мы есть…

Я ничего не ответила. Для меня это было открытием. Я подождала, пока эта идея уляжется у меня в голове. Она выглядела убедительно, но нуждалась в длительном, тщательном рассмотрении в тиши и одиночестве моей квартиры.

— В вашей жизни, Элеанор, когда-нибудь был человек, выполняющий подобную роль? Человек, который вас понимал? Который любил вас такой, как есть, безоговорочно?

Моей первой реакцией, конечно же, было сказать «нет». Мамочка совершенно точно не попадала под эту категорию. Но что-то — или кто-то — теребил меня, тихонько дергая за рукав. Я попыталась проигнорировать ее, но она не уходила, с этим тоненьким голоском, этими маленькими ручками.

— Я… Да.

— Не торопитесь, Элеанор, время у нас есть. Что вы помните?

Я глубоко вздохнула и мысленно вернулась в наш дом, но только в другой, хороший день. Полосы солнечного света на ковре, доска для игры на полу, пара костей, две яркие фишки.

— Светло-карие глаза. Как у собаки… Но у меня никогда не было домашних животных…

Я чувствовала растерянность, тоску, резь в желудке, тупую боль в глотке. Где-то там притаилось воспоминание, где-то глубоко, слишком мучительное, чтобы к нему прикасаться.

— Ну все, все, — мягко произнесла Мария, передавая мне пачку бумажных платков «мужского» формата, — наше время почти истекло. — Она вытащила свой ежедневник. — Значит, встретимся через неделю в это же время и вернемся к этому разговору?

Я не верила своим ушам. Такая огромная работа, я была так близко, а она опять вышвыривает меня на улицу? После всего, что я рассказала, всего, что я открыла и могла бы открывать и дальше? Я швырнула салфетку на пол.

— Идите вы к черту, — спокойно сказала я.

Гнев — это хорошо. Так сказала Мария, когда я надевала пальто. Раз я наконец нашла в себе гнев, значит, я начала очень важную работу, начала распутывать и анализировать проблемы, погребенные слишком глубоко. Раньше мне не приходилось об этом думать, но, полагаю, до сегодняшнего дня я ни разу не испытывала настоящий гнев. Да, я раздражалась, скучала, грустила, но никогда не злилась. Мария, вероятно, была права: скорее всего, со мной произошло нечто такое, из-за чего я должна была разгневаться. Мне не доставляло удовольствия испытывать эту эмоцию, и уж тем более я не должна была направлять ее в сторону Марии Темпл, которая просто выполняла свою работу. Сразу после своей вспышки я горячо попросила прощения, и Мария отнеслась ко мне с большим пониманием и даже казалась весьма довольной. Но все-таки я не буду брать в привычку посылать окружающих к черту. Бранные слова — отличительный признак прискорбно убогого словарного запаса.