Гейл Ханимен - Элеанор Олифант в полном порядке [litres]

— Я это к тому, что если сложить вместе все, что она, по ее словам, перепробовала, то на все это понадобится больше тридцати лет, разве нет? Если она не переделала все это еще подростком, до того, как тебя родила. Но если так… то непонятно, откуда у нее взялись деньги на все эти путешествия, и не была ли она слишком маленькой, чтобы ездить в такие места самостоятельно? А твой папа что? Где они познакомились?

Я отвела в сторону глаза. Это были важные вопросы, на которые мне нечего было ответить. Вопросы, на которые, возможно, мне не хотелось отвечать. Почему я сама себе не задавала их раньше?

Эта беседа с Рэймондом вспомнилась мне, когда я в следующий раз говорила с мамочкой.

— Здравствуй, дорогуша, — сказала она.

Мне показалось, я услышала треск электричества или, возможно, злобное гудение казенных лампочек и какой-то еще звук, похожий на лязг выкручиваемых болтов.

— Здравствуй, мамочка, — прошептала я.

Я слышала, что она жует.

— Ты ешь? — спросила я.

Она вздохнула, и до моего слуха донесся жуткий трубный звук, за которым последовал звучный плевок.

— Табак жую, — пренебрежительно ответила она, — редкая гадость… Не советую его когда-нибудь пробовать, дорогуша.

— Мамочка, разве я похожа на человека, который станет жевать табак?

— Вряд ли. Ты никогда не любила приключения. Но не спеши критиковать, пока не испытаешь на себе. Вот я, когда жила в Лахоре, порой баловала себя пааном [15] Индийская жевательная смесь. .

Как я уже говорила Рэймонду, мамочка жила в Мумбаи, Ташкенте, Сан-Паоло и Тайбэе. Путешествовала по джунглям Саравака и совершила восхождение на гору Тубкаль. В Катманду ее принимал далай-лама, а в Джайпуре она пила послеобеденный чай с махараджей. И это еще далеко не все.

Мамочка снова закашлялась — жевательный табак явно делал свое дело. Я решила этим воспользоваться.

— Мамочка, я хотела тебя кое о чем спросить. Сколько… сколько лет тебе было, когда ты меня родила?

Она невесело засмеялась.

— Тринадцать… хотя нет, погоди… сорок девять. Впрочем, без разницы. А что? Зачем тебе это, дочь моя?

— Просто интересно…

Она вздохнула.

— Элеанор, я все это уже тебе рассказывала, — резко произнесла она, — жаль, что ты не слушала.

Повисла пауза.

— Мне было двадцать, — спокойно сказала она. — С точки зрения эволюции, для женщины это самый подходящий возраст для деторождения. Все тут же стягивается обратно. Впрочем, у меня даже сейчас свежая, упругая грудь, как у начинающей супермодели.

— Мамочка, пожалуйста! — воскликнула я.

Она захихикала.

— Что ты всполошилась, Элеанор? Я тебя смущаю? Какой ты все-таки странный ребенок. Всегда такой была, такой и осталась. Ты из тех, кого трудно любить. Очень трудно.

Ее смех перешел в приступ долгого, мучительного, надсадного кашля.

— Боже праведный, — сказала она, — я начинаю рассыпаться.

Впервые на моей памяти в ее голосе прозвучали грустные нотки.

— Мамочка, тебе нехорошо? — спросила я.

Она вздохнула и сказала:

— О, я в порядке, Элеанор. Разговор с тобой всегда возвращает меня к жизни.

В ожидании ее нападения, я уставилась в стену, почти физически чувствуя, как она собирает силы для удара.

— А ты все одна? Не с кем поговорить, не с кем поиграть. И во всем виновата только ты. Маленькая, странная, грустная Элеанор. Горе от ума, да? Ты всегда была больно уж умная. Но, тем не менее, в очень многих отношениях ты невероятно, просто беспробудно глупа. Порой не видишь даже того, что у тебя прямо перед носом. А может, не что , а кто…

Она опять зашлась в кашле. Ожидая продолжения, я боялась даже дышать.

— Боже мой, как же я устала говорить. Теперь твоя очередь, Элеанор. Если бы ты хоть что-нибудь знала об этикете, ты бы понимала, что беседа должна течь в двух направлениях, представлять собой этакий вербальный теннис. Ты что, не помнишь, чему я тебя учила? Так что давай, рассказывай, как провела эту неделю.

Я ничего не ответила — не была уверена, что смогу хоть что-то произнести.

— Должна сказать, — продолжала она, — что твое повышение на работе меня немало удивило. Ведь ты, дорогуша, всегда была не лидером, а частью массовки.

Нужно ли ей рассказывать, что я на больничном? В последнее время мне удавалось избегать разговоров о работе, но теперь она сама затронула эту тему. Ей уже известно, что я не хожу на работу, или нет? Если известно, то, может, это ловушка? Я попыталась соображать на ходу, но, если честно, мне это всегда давалось с большим трудом. Слишком медленно, Элеанор… и слишком поздно.