Стюарт О’Нэн - К западу от заката

Хотя сезон подходил к концу — от лета остались считаные дни, — на террасах, выходящих в сады, было полно чарльстонцев. Даже мужчины еще одевались в светлое, потягивали джин с тоником и поедали канапе. В холле отеля, перекрывая низкий гул голосов, музыкант во фраке играл на рояле у подножия широкой лестницы. У конторки портье выстроилась очередь. Господа приехали на свадьбу Кэббиджстолков? В другое время Фицджеральды соврали бы, что да, танцевали бы с женихом и невестой и пили бы шампанское. Но Скотт отклонил приглашение, ощутив себя ответственным занудой, как и подобает отцу семейства. Стоявшая рядом Зельда наконец успокоилась и теперь разглядывала все с открытым ртом, словно пораженная роскошью убранства, а Скотти в это время опять уткнулась в книжку. Скотт помнил, что несет ответственность за поездку, и пока все шло вполне сносно. Он заранее заказал большой номер, так чтобы места хватило всем: в одной комнате разместятся они с Зельдой, а Скотти будет спать на диване. Как он и обещал Шейле, спать супругам предстояло в отдельных кроватях, так что хоть в этом он слово сдержал.

Пока разбирали чемоданы, Скотт заметил, что вещи Зельды завернуты, как подарки, в пергамент, каким пользуются мясники.

— Они не мои, — объяснила жена. — Вся моя одежда мне мала.

— И откуда же эта?

— Пожертвования. Невостребованные вещи из бюро находок. Все сначала пропускают через прачечную, не переживай, они чистые.

Ни капли не стесняясь, она стянула рубашку через голову и выбрала другую. Теперь у Зельды была не только округлая, тяжелая грудь, но и выпяченный живот, как у беременной. Исчезла та стройная подвижная девушка, на которой Скотт женился. Казалось, рядом с ним совершенно другая женщина.

Зельда застегнула бледно-зеленую блузку с ложным карманом на левой груди — неотглаженную, с явными складками. Она была заметно велика и висела, как гавайская рубашка.

Скотт отвернулся, но поздно.

— Джентльмены не подглядывают, — сказала она.

— А кто сказал, что я джентльмен?

— Помнится, были устремления.

— Бросил. Слишком хлопотно.

— Понимаю.

Скотт не знал, шутят ли они еще. Он хотел было сказать, что нет предела совершенству, однако передумал. Теперь, когда семья добралась до места, он чувствовал себя вымотанным. Путешествия давно ему приелись. Даже в последнее лето — 29-го года, перед тем, как все рухнуло, — им уже некуда было ехать. Да и незачем.

Скотти валялась с книжкой на диване и только вздохнула, когда отец позвал ее обедать.

— Не будь противным Пирожком.

— Будь сладким Пирожком, — закончила Зельда.

— И надень, пожалуйста, что-нибудь посимпатичнее. Мы идем в приличное место.

Скотти вопросительно посмотрела на наряд матери.

— Хорошо, пап.

— Спасибо!

Она переоделась в родительской комнате и вернулась в прелестном платье, которое ей помогла подобрать Хелен.

— Ты просто очаровательна, — сказала Зельда, оглядывая плечи Скотти, как портниха.

— Папа купил мне его в Голливуде.

— Tres cher, n’est-ce pas? — В ее голосе не было упрека, хотя они месяцами вели бои из-за счетов за питание Зельды в больнице.

— Oui.

— Mais tres jolie aussi, — сказала Скотти.

— C’est vrai comme toi, chou-chou [72] — Очень дорогое, не так ли? / — Да. / — Но и очень красивое. / — Под стать тебе, дорогая ( фр .). . — Зельда расцеловала ее в обе щеки.

Скотт не мог свыкнуться с новыми формами жены и ее гардеробом. Когда они спускались по главной лестнице, ему казалось, что все уставились на них, разглядывая странное семейство. За обедом он внимательно следил, не проявится ли малейший признак болезни, однако Зельда ела так же, как они, поддерживала вежливую беседу, смеялась вместе со Скотти, когда он капнул соусом на галстук, и вспомнила по этому поводу тушеных устриц в отеле на Капри. Отель Скотт помнил, а устрицы — нет. От десерта Зельда отказалась, но уговорила остальных его взять, а потом даже не попробовала у мужа бисквит с вином и взбитыми сливками. Скотт настолько привык следить за ней, ловить малейший симптом, что не мог остановиться.

После кофе они неспешно гуляли по променаду вдоль пляжа, освещенного гирляндой простых лампочек, заходили в игровые павильоны, катались на тех же аттракционах, которые нравились Шейле в Оушен-парк и Венеции. Скотт не видел Шейлу уже три дня. Ему хотелось позвонить ей, послать цветы или что-нибудь еще, чтобы она знала: он о ней помнит, — и еще чтобы напомнить о себе. Это было бы неправильно, но желание от этого меньше не становилось, только тени, вытягивавшиеся на песке, становились более зловещими. Будь они героями кино, Скотта показали бы кровожадным мужем, Зельду — беспомощной жертвой, а началось бы все с мрачных кадров промозглой ночи. И как бы Скотт ни убеждал себя в обратном, в глубине души он знал: так все и было. Чтобы спастись, он убил в себе все лучшее и слишком поздно осознал, что ничего не спас.