Стюарт О’Нэн - К западу от заката

— Везучий паршивец! — говорила о нем Дотти.

Строчка за строчкой, сцена за сценой, Парамор отыгрывался на нем, а Скотт ничего не мог поделать. Каждую неделю приходили новые указания, которые камня на камне не оставляли от его тщательно проделанной работы. Хоть они и работали рядом, за пределами кабинета Манкевича сценаристы не разговаривали. Секретарша Скотта относила его правку секретарше Парамора, и наоборот. Каждый стук в дверь предвещал очередное сражение. Временами, когда тот переходил черту в своем рвении, Скотт подумывал все же лично дойти до его кабинета и хорошенько проучить этого хорька. Так бы и сделал, не нуждайся он в зарплате от студии.

— А как, по-твоему, живут остальные? — спросила Дотти. — Не все водят дружбу с графинями.

— Да Манк над ним как немецкий офицер стоит: «Потумайте нат этим!»

— А как это будет по-немецки?

— Лучше спросить графиню, — сказал Алан.

В «Садах» Скотт пил с Богартом и Мэйо, делал головокружительные сальто в бассейн или с плеском прыгал головой вниз, купался, пока не начинало светать, а подушечки пальцев не съеживались от воды. Как подобает холостяку, холодильник его вечно был пуст, и Дотти и Алану приходилось напоминать ему, чтобы он хоть иногда что-нибудь ел. Скотт заказывал сэндвичи в «Швабз» [74] «Швабз» — аптека на бульваре Сансет, 8024, которая, как и большинство аптек того времени, торговала также мороженым и легкими закусками. Из-за близости к студии была популярна у многих известных актеров и режиссеров, появилась в ряде фильмов. , запивал соленую говядину холодным пивом. Сидя на складном стуле у мелкого края бассейна, смотрел на балкон главного здания, надеясь увидеть Аллу, но тщетно, там были только темные окна.

Шейла продолжала его избегать под предлогом того, что ей нужно увидеться с маркизом, однако не говорила зачем. Скотт считал это наказанием. Он не только ревновал, но и злился на нее. Скотт предупреждал, что он запойный пьяница, — а она сбежала при первом же появлении оборотня.

Предупреждал он недаром.

— Пусть лучше ты знаешь… Это же вовсе не значит, что такое случится.

— Что-то да значит, — ответила она.

Еще долго они не могли выйти из тупика. Она не хотела разговаривать с ним по телефону. Признания вины было недостаточно. Шейле нужны были обещания, которые она смогла бы бросить ему в лицо, если тот провинится снова. А он не стал говорить ей, сколько раз эти же сцены разыгрывались между ним и Зельдой в самых разных декорациях. Тогда его загулы продолжались по нескольку дней. Он пробирался в злачные места, куда вели грузовые лифты и пожарные выходы в узких проулках. Привычный ход времени замедлялся, когда он встречал рассветы на крышах или медленно танцевал посреди моста. Все прекращалось, только когда у Скотта кончались деньги или друзья, и тогда он шел домой и осознавал последствия, считал, сколько денег было выброшено на ветер. Однажды, сам того не желая, он ударил Зельду, когда в бессильном бешенстве хлопнул дверью, не зная, что та шла за ним. Половина ее лица опухла, превратившись в сплошной синяк, и тогда Скотт пообещал, что изменится. К его стыду, он так и остался прежним, только теперь постарел и устал.

«Как я рада, что мы собрались вместе, как в старые времена, — написала Зельда. — Море было ласковым, как вы с Пирожком. Уже скучаю по устрицам и песку, иногда забивающемуся в простыни. «Бичкомбер» благородно состарился и теперь напоминает пожилую даму в ирландском кружеве. Доктор Кэрролл говорит, что меня могут отпустить на Рождество; может, получится провести его дома. Мамина рука уже лучше, и, если ты решишь, что я готова, Сара могла бы меня привезти. Осень вступает в свои права, но каждая освещенная солнцем дорожка ведет меня к воспоминаниям о лете, о том, как ветер трепал твой галстук на променаде».

Скотт лишком хорошо знал, как резко может измениться ее состояние, особенно после нервного напряжения, и в любой день ждал сообщения о том, что Зельда на кого-нибудь напала, или сама себе что-нибудь сделала, или впала в отстраненное состояние, которое он воспринимал как ее последнее прибежище. Скотт прятался от мира сам и не понимал, что жена в этом находила свободу.

После посещений он обычно пребывал в беспокойном состоянии духа и даже почти радовался тому, что не видится с Шейлой, хотя и скучал по ней. Он посылал ей букеты роз и стихи с мольбой о прощении. Шейла оставалась непреклонна, но, как понимал Скотт, вежливость не позволяла ей отсылать их обратно.