Стюарт О’Нэн - К западу от заката

Ради Джиневры Скотт не пил. Все выходные он был трезв как стеклышко, так что Боги и Мэйо от обиды даже подожгли его половичок. Утром, пока парочка отсыпалась, Скотт поменял их и свой коврики местами, позвонил в дверь и сбежал.

Еще он доехал до лучшего в городе магазина и разорился на две новые рубашки и, пока рылся среди вещей на вешалках, жалел, что Шейлы нет рядом, чтобы помочь. Скотт никак не мог подобрать галстук и к утру понедельника отчаялся. В конце концов он остановил выбор на полосатом галстуке от «Эрмес», который Зельда купила в одну из их первых поездок в Париж. Как и многие мужчины за сорок, Скотт одевался по моде своей молодости, будто с тех пор ничего не изменилось. Пиджак с рисунком «в елочку» уже дважды пришлось латать на локтях и перешивать на нем подкладку, но раз он хорошо сидел и был чист, Скотт не видел нужды от него отказываться. Так же обстояло дело с широкими брюками с завышенной талией и белыми кожаными ботинками, которые он надел на обед к Джиневре и в которых даже швейцар и метрдотель безошибочно распознали фасон 1922 года. Скотт выглядел точно как персонаж короткометражек Гарольда Ллойда: воображала-ухажер, бредущий домой, оставшись с носом.

Он пришел раньше назначенного, и его подвели к столику у окна с видом на бульвар. Оттуда же была видна реклама загородного клуба, что Скотт нашел даже уместным. В последний раз они виделись в загородном клубе родителей Джиневры. Близился к концу летний бал дебютанток, меж виргинских дубов проплывали светящиеся бумажные луны китайских фонариков. По предложению Джиневры, оба порвали танцевальные карты и протанцевали весь вечер друг с другом, отмахиваясь от возмущенной вереницы отпрысков достойнейших семей города, настаивавших, что пришел их черед. Уж если Джиневра чего хотела, простые парни Среднего Запада ей не указ. Скотт сам окажется на их месте, когда через месяц после возвращения в Принстон она безо всякого объяснения его бросит. Она была его, а он — ее, молодость безоглядно верила, что так будет всегда, а потом в один прекрасный день он стал не нужен. Скотт до сих пор хранил письмо, последнее в толстой пачке, перевезенной из Сент-Пола сначала в Нью-Йорк, потом в Канны, а ныне запертой вместе со всеми остальными его пожитками в гараже в пригороде Балтимора. Скотт пожалел, что сейчас под рукой нет его или одного из множества ответов, которые он написал, но от уязвленного самолюбия и отчаяния так и не отправил.

Подошел официант.

— Желаете что-нибудь выпить, пока ожидаете, сэр?

— Только воду, спасибо.

Скотт провел здесь всего минуту, однако он сидел совсем один в огромном зале, и от того, что так нервничал из-за встречи, боялся, что Джиневра не придет. Тогда уж лучше утешаться остаток дня в баре, чем вернуться на работу и терпеть еще и нападки Парамора. На другой стороне бульвара две женщины в коротких брючках вышли из здания, их движения напомнили Скотту плавную походку Зельды. Когда он снова повернулся ко входу, прямо к нему уже шел между столиков метрдотель, а за ним следовала Джиневра.

Скотт встал точно за стулом, ожидая, как жених у алтаря. Она и сейчас была ослепительна: стройная, гибкая, волосы черные, как у цыганки, а потрясающе голубые глаза сочетались с сапфировой брошью на груди. За исключением того, что волосы она стала собирать в аккуратный пучок, открывая шею, Джиневра совсем не изменилась, в отличие от Скотта, кожа которого приобрела с годами землистый оттенок. Похоже, удачное замужество оберегало ее и от неумолимого течения времени. Только вблизи Скотт разглядел нервные морщинки вокруг глаз, которые не скрывал даже макияж.

Джиневра улыбнулась ему, вяло взяла за руку и поцеловала в щеку.

— Надеюсь, ты недолго ждал.

«Всю жизнь», — подумал Скотт, а вслух сказал:

— Конечно нет.

Метрдотель подал меню и удалился.

— Выглядишь прекрасно, как всегда.

— Спасибо!

— Рад нашей встрече.

— И я.

Скотт спросил ее о родителях, она — о его. Посочувствовала смерти матери.

— А как Бадди?

— Хорошо. Вижу его реже, чем хотелось бы, конечно, но он буквально преобразился.

Во времена их знакомства ее острый язычок славился на весь Чикаго. Теперь за ней, как и за Гарбо, сохранился образ королевы, взвешивающей каждое слово и при этом не говорящей ровным счетом ничего. Скотт надеялся, что она объяснит причину встречи, но Джиневра вынула из сумочки очки и принялась изучать меню. Цены были возмутительно высоки.

— Уже бывал здесь? — спросила она.