Юрий Додолев - Просто жизнь - Повести и рассказы

Ветлугин посмотрел на Галинина, решительно сказал:

— Пошли!

— Куда?

— К Батину! Пусть машину даст — в райцентр Лизу повезем.

— Половодье, — пробормотала фельдшерица. — Не доберетесь или утонете.

— Мне с детства внушали, — возразил Ветлугин. — В жизни нет ничего невозможного!

Галинину тоже хотелось думать так, но он вспомнил: «Кривое не может сделаться прямым, и чего нет, того нельзя считать». До сих пор была лишь смутная тревога, он не допускал, что Лиза может умереть, теперь же в сердце хлынул страх и такая навалилась боль, что потемнело в глазах.

— Что с тобой? — встревожился Ветлугин.

Фельдшерица подошла к Галинину, пощупала пульс.

— Это на нервной почве.

Звенели цепями разбуженные собаки, под ногами пружинила прихваченная легким морозцем грязь. Войдя в калитку, Ветлугин постучал в ставень. Выждал и снова постучал — на этот раз требовательней. Через несколько секунд в щели появился и поплыл огонек.

— Кто? — сердито прогудел Василий Иванович.

— Откройте! — потребовал Ветлугин.

Директор был в исподнем, с керосиновой лампой в руке. Увидев Галинина, нахмурился, неприветливо выдавил:

— Заходите.

Ветлугин изложил просьбу.

— Половодье, — сказал Василий Иванович.

— Попытка, как говорится, не пытка.

Директор задумчиво поскреб бок.

— Фельдшерица-то что говорит?

— Только врач сможет помочь!

Василий Иванович покосился на Галинина, снова поскреб бок.

— К шоферу ступайте. Захочет поехать — поедет, а на нет суда нет.

Ветлугин подумал, что шофер не посмеет ослушаться Василия Ивановича, попросил его пойти вместе с ними.

— Мне не положено людей в неурочное время беспокоить, — сказал директор.

Галинин сделал глубокий вдох, судорожно сглотнул.

— Господь не простит вам этого.

Василий Иванович окинул его взглядом с головы до ног.

— Вы, гражданин поп, религиозную агитацию в моем доме не разводите. В церкви, если вам это разрешено, басенки рассказывайте.

Галинин круто повернулся, пошел к двери, Ветлугин шагнул к директору и, дыша ему в лицо, прохрипел:

— Вы гадкий, ничтожный человечишка. Слышите, ничтожный!

Шофер все понял без лишних слов. Они вывели Лизу, посадили в кабину. Но доехали только до глубокой и широкой полыньи…

— Кто был-то? — сонно спросила Анна Григорьевна, когда муж улегся на свое место.

— Алексей Николаевич попа приводил.

— Зачем?

— Грузовик просили — попадью в больницу отвезть.

— Дал?

— К шоферу послал.

Задев мужа локтем, Анна Григорьевна с отчаянием в голосе сказала:

— Сам бы сходил с ними.

— Мне не положено по ночам людей беспокоить.

— «Не положено, не положено»… Как попугай это слово твердишь.

Анна Григорьевна отодвинулась от мужа. Сон слетел, будто его и не было. А Василию Ивановичу очень хотелось спать. Он сильно продрог, пока стоял на крыльце, сейчас чувствовал, как по телу растекается тепло. Стремясь вызвать к себе сочувствие, возмущенно проворчал:

— Слышала бы ты, Нюр, что этот мальчишка-поп мне напоследок сказал!

— Что сказал?

— «Господь не простит вам этого»! — гнусаво передразнил Василий Иванович.

— Так и сказал?

— Слово в слово.

Василий Иванович решил, что теперь жена возмутится, но она легла и — молчок.

— Ты чего, Нюр? — тревожно спросил он.

— Отстань!

Василий Иванович виновато шумнул носом, натянул на голову одеяло, подышал, нагоняя тепло, хотел приласкать жену, но она отодвинулась, выражая свое нерасположение.

Лиза умерла через три дня — в самом начале четыредесятницы. Накануне ей стало легче — она улыбалась, хотя сесть на постели без посторонней помощи не могла. Галинин носился по комнатам, изо всех сил старался ублажить больную, думал про себя: «Господь смилостивился, отвел смерть». Так бывало и раньше, и он уже не сомневался — так будет до тех пор, пока ему не удастся достать стрептомицин, который все еще покупали в Америке. Стоил он очень дорого, но финансовая сторона не беспокоила Галинина. Беда была в другом — этот препарат можно было достать только по блату. Правда, Галинина тревожило, что раньше у Лизы никогда не было такого кровотечения, но ведь болезнь неодинаково проявляется, успокаивал он себя, то хуже становится, то лучше. Самое главное, Лиза сама чувствовала — полегчало, с удовольствием выпила стакан парного молока и блинчик скушала. Галинину хотелось, чтобы она съела побольше, но и на этом спасибо.