Матти Фридман - Кодекс Алеппо

– Я нисколько не сомневался в том, что Даян настоящий раввин и человек религиозный, – вынужден был признать Фахам. И добавил: – Но ведь мне предоставили право решать самому.

– Разве в Израиле не было религиозных людей из Алеппо? – спросил адвокат.

– Я хорошо знаком с выходцами из Алеппо и знаю, что среди них в Израиле есть люди богобоязненные, и раввины, и мудрецы. И я знал, что большинство алеппских евреев в Израиле люди религиозные, – согласился Фахам. Но его решение, намекнул он, вызвало поддержку многих членов их общины. Когда он приехал в Израиль и поселился у сына, много алеппских евреев приходило их навещать, «и они говорили, что Шрагай человек религиозный и богобоязненный».

– Сколько из них сказало вам, что он человек религиозный? – спросил адвокат.

– Этого я не могу сказать, – ответил Фахам.

– А можете ли назвать их имена? – спросил адвокат.

– Приходило много народу, и я не помню, как кого звали, – сказал ответчик.

– И скольких же вы спрашивали?

– Я не помню, скольких я спросил про Шрагая, – ответил торговец.

– Неужели в Израиле, кроме Шрагая, нет религиозных людей?

– Я знаю, что в Израиле много других религиозных людей, но я с ними не знаком, – ответил Фахам.

Адвокат изменил тактику.

– Опишите нам снова свой приезд в Хайфу, – попросил он.

– Я прибыл в Израиль в понедельник, – сказал Фахам. – Я отдал «короны» Еврейскому агентству в порту Хайфы и велел переслать их Шрагаю.

– Как звали чиновника в порту?

Ответчик не знал.

– Получили ли вы расписку?

– Нет, – сказал Фахам.

Не исключено, что в этом месте адвокат выдержал паузу, чтобы ответ проник в сознание присутствующих. Вручить «Корону» президенту Израиля – это одно, но ведь Фахам отдал «Корону Алеппо» человеку, которого не знал даже по имени и который не дал ему взамен никакого документа.

– Сказали ли вы этому чиновнику, что перед тем, как отдать эти книги, вы должны посоветоваться с раввином Даяном?

– Нет, – сказал Фахам. – Я велел ему передать их Шрагаю.

– Но что же вас не устраивало в Даяне? – спросил адвокат, возобновляя прежнюю тактику. – Что вы имеете против него?

– Я не стану отвечать на этот вопрос. Есть вещи, которых я не буду касаться, чтобы не задеть честь рабби Даяна, – ответил торговец.

– Я прошу суд заставить ответчика открыть, что он имеет против рабби Даяна, – потребовал алеппский адвокат, повернувшись к трем судьям.

Его требование отклонили, но адвокат свое дело сделал. Он посеял сомнения в правдивости рассказа Фахама и побудил суд заподозрить наличие сговора, по принуждению или добровольного, между ответчиком и его новыми союзниками из израильского правительства.

Президент Бен-Цви на заседаниях суда не присутствовал, но пристально за ними следил. Показания Фахама безусловно вызывали озабоченность. Двадцать седьмого марта правительственный адвокат сообщил Бен-Цви, что два дня назад алеппский адвокат подверг торговца перекрестному допросу. Этот допрос, по его словам, «проходил в чрезвычайно напряженном тоне, но господин Фахам настаивал на своей версии, той, что была представлена Вашей чести в письменном виде». Тем не менее месяцем позже, после очередного заседания суда, тот же правительственный адвокат признал, что в словах ответчика «имеются противоречия». Фахам, как он выразился, «стал путаться в показаниях».

С появлением Шрагая, главы Отдела Алии, атмосфера в суде полностью изменилась. Ответчиком был уже не какой-то там Фахам, а важное официальное лицо, опытный полемист, прекрасно владеющий ивритом. Они с Фахамом были союзниками, но через несколько минут после того, как Шрагай начал давать показания и предъявил судьям два листка бумаги, все присутствующие поняли, что его версия этой истории значительно отличается от изложенной предыдущим ответчиком.

Впервые Шрагай узнал о том, что «Корона» вывезена из Сирии, из письма агента Песселя, работающего в Турции. Шрагай предъявил копию этого письма, датированного седьмым октября 1957 года, что примерно соответствовало еврейскому Новому году.

Уважаемый господин Шрагай,

Как мы знаем, «Корона Торы» находится в распоряжении общины Алеппо (Сирия). Все наши попытки убедить старейшин общины переправить ее в Израиль встречали сопротивление, оставалось также неясным, у кого она находится, так как после попыток розыска книги, предпринятых сирийскими властями, сам факт ее существования был засекречен.