Франтишек Ставинога - Солнечный день

Это пристрастие Ондржея к еде навело моего деда на мысль, что четырнадцатилетнему Ондржею ни к чему быть шахтером. Такая профессия в данных социальных условиях, при бездонном желудке, обрекла бы его на голодную смерть.

Дед определил мальчика учеником к пекарю, исходя из самого простого расчета, что здоровый парень играючи овладеет трудным ремеслом, да еще при этом наестся досыта.

Ондржею, однако, профессия пекаря, при всем бесспорном уважении к ней, не слишком пришлась по душе, чему в значительной степени способствовала брюзгливость шефа и необходимость нянчить его сопливых отпрысков. В те времена это входило в обязанности подмастерья так же, как и работа по ночам. Ондржей хронически не высыпался. Единственное, что удерживало юного Ондржея более года в городе, — это косматенькая гуцульская лошадка, приблудившаяся откуда-то из Прикарпатской Руси, на которой он развозил изделия своего хозяина.

И суленая сытость тоже была не бог весть какая. С самого начала Ондржею удавалось наедаться до отвала опекишами — неподошедшими или подгоревшими изделиями из хозяйской пекарни. Но пекарь быстро заметил, что бездонная утроба ученика отрицательно влияет на результаты откорма поросят. И он разделил дневную продукцию брака на две неравные части.

Бо́льшая часть отводилась поросятам.

Дом был старый, кишел тараканами и крысами, хозяин поднимал Ондржея стуком по железной трубе, проходящей через стену его спальни в каморку Ондржея при пекарне. Будил с безжалостным постоянством в час ночи, ставить тесто. Ондржей мотался вокруг квашни, опьяненный теплом, сном и кислым запахом опары, мечтая о том, что никогда не станет пекарем, а будет знаменитым борцом.

Конец пекарской карьере Ондржея положил сам хозяин. Однажды, когда Ондржей по приказу трубы не сумел вовремя проснуться и выбраться из-под белого от муки тряпья, хозяин вытянул сонного мальчишку дубовой палкой.

От столь грубой побудки Ондржей моментально проснулся, вскочил на ноги и врезал хозяину по физии с такой силой, что тот рухнул на пол как подкошенный. Ондржей так разукрасил ему фото, что в тот памятный день жители шахтерского поселка тщетно ждали утренних булочек и того самого фирменного хлеба, который сам пекарь рекламировал следующим образом: «Гароузков хлеб — вкусен-ароматен, каждому приятен».

Поздновато, пожалуй, — когда ему было уже около шестнадцати — Ондржей пошел учеником к кузнецу на Болденку.

Это уже был, как говорится, совсем другой коленкор. Рабочее братство суровых парней, поощрявших мальчишку к борцовским подвигам и гордившихся им, подходило тому намного больше. Да и ремесло, требующее смекалки, физической силы и сноровки, пришлось ему по душе. Кончилась изнуряющая ночная работа.

Однако и здесь заработки были не ахти какими, и он так и не мог утолить вечного голода. Ондржей, будущий кузнец и знаменитый атлет, решил эту проблему, столковавшись с неким цирковым сезонником, который зимой таскал с болденского отвала куски угля на продажу. Он был тертый калач и, пощупав у Ондржея бицепсы, засомневался, действительно ли парню шестнадцать. Тем не менее сделал вывод, весьма лестный для Ондржея:

— Ты прославишься, — сказал он смущенному претенденту на цирковую славу.

По весне этот «деятель» возобновил свое знакомство с бродячим цирковым и ярмарочным людом и продемонстрировал кое-кому из хозяев аттракционов свою находку.

Вот так случилось, что имя юного Ондржея появилось на ярмарочных и балаганных, намалеванных от руки афишах, изобилующих восторгами:

ЧУДО-РЕБЕНОК С ИСКЛЮЧИТЕЛЬНО РАЗВИТОЙ МУСКУЛАТУРОЙ!

Дело в том, что владельцы балаганов, нимало не заботясь об истине, беззастенчиво утверждали на некоторых афишах, будто Ондржею семь лет.

«Непобедимому» это было абсолютно безразлично. Главное, что после каждого выступления он получал пару монет и мог облегчить жизнь отцу и не объедать сестер и братьев.

Мир изнуряла первая мировая война, и иметь еду означало избавиться от многих забот.

Вскоре Ондржей уже смог позволить себе для шахтерских семей невиданную и доступную лишь средним классам роскошь: он купил, из вторых рук, подержанный велосипед и объезжал по воскресеньям ярмарки, городишки, где отмечались престольные праздники и давали цирковые представления.

Восемнадцать ему исполнилось в год окончания первой мировой. Но он не порадовал австрийских военных лекарей видом своей богатырской грудной клетки и не дал им возможности послать столь редкостный экземпляр пушечного мяса на бойню за «государя-императора и его семейство».