Франтишек Ставинога - Солнечный день

Я столкнулся с ним нежданно-негаданно только в дни прихода Красной Армии.

Мы с отчимом работали в поле — окучивали картофель. Война не война, отчимов режим был строже великогерманского. Империи рушились, жестокий труд оставался. Стояла необычно солнечная весна, солнце пекло, и земля была будто каменная. С нас лил пот в три ручья. Я на минутку разогнул спину и тут же опять принялся за работу, чтобы поспеть за неумолимым отчимом.

По косогору шагал Валишка.

Одет он был не по погоде и чудно́. Потертое кожаное пальто и немецкие сапоги с жесткими голенищами, на голове — отцовская папаха, иссиня-черная чуприна падает на лоб, через грудь — лента с патронами, на плече — немецкий автомат. Черт его знает, где он достал это оружие.

— Чего пялишься, дубина, — сказал он вместо приветствия.

— И почему ты не оседлал вашу Искру? При таком параде да при оружии тебя кто хочешь испугается! Даже она!

У Валишков была злая, кусачая и брыкучая кобыла Искра. Уже старая. Но подонок Валишка до сих пор боялся ее как огня.

— Пошли в деревню, балда, — сказал он. — Там русские. Расправимся с коллаборационистами.

Мне такое не слишком нравилось. Про Валишков в деревне на этот счет кое-что поговаривали, а других коллаборационистов я не знал. Но мне так хотелось послать ко всем чертям, хоть ненадолго, эту вечную, изнурительную работу и поглядеть, что происходит! Настал конец войне, которого мы с таким нетерпением ждали. Красная Армия пришла позапрошлой ночью.

Наша изба стояла в добром получасе ходьбы от дороги, отделенная от деревни лесистым холмом, и Валишки были нашими ближайшими соседями. Красноармейцев я еще никогда не видел.

Я бросил мотыгу в ботву.

— Не ходи, никто там тебя не ждет, — загудел отчим. Он злился потому, что мама и брат Богоушек не работали в поле, они боялись немцев и не выходили из дома. Но давно прошли те времена, когда я безропотно слушался отчима.

Мы с Валишкой затрусили к нашему дому. Я хотел переодеться, чтобы как подобает встретить освободителей. На работу я надевал страшенные шаровары, наследство отчима, из которых быстро вырос. Мамины заплаты покрывали их сверху донизу, и определить их первоначальный вид было трудно.

Возле хаты к нам пристал мой пес Тарзан, это было страшилище, потомок овчарки учителя Гепалы и легавой суки лесника. Я спас щенка, когда лесник тащил его и двух других новорожденных щенят топить.

Я стал швырять в Тарзана камни, чтобы отогнать, но он был чрезвычайно тупым созданием и продолжал красться следом за мной на почтительном расстоянии, шевеля своими длинными ушами, унаследованными от легавой мамаши. На Валишке похрустывала сбруя.

Проселок соединялся с шоссе посреди деревни. На некоторых домишках, на школе и на ратуше весело трепетали трехцветные флаги. Я остановился и стал смотреть. Давно я не видел чехословацкого флага!

Навстречу нам двигалась толпа мужиков. Ее вел старый Валишка, по прозвищу Ворон, мужики были одеты наподобие молодого Валишки, но смешными вовсе не выглядели. Они выглядели зловеще.

— Вон отец, — сказал подонок Валишка с гордостью. — Пошли с ними, — добавил он.

Толпа остановилась перед лавкой Шайера, не доходя до нижнего конца деревни. «Gemischtwarenhandlung» замазано дегтем, растекающимся от жары. Лавка и витрина были заколочены досками. Ворон пнул ногой железную калитку и повел свою орду по кирпичной дорожке в дом. Не раздумывая, он сбил замок с дверей. Шайеровы скрылись в лавке, приперев двери большой бочкой из-под керосина.

Несколько мужиков поднажали на двери. Зазвенели стекла, двери распахнулись, бочка сдвинулась, и мужики ввалились в лавку.

Шайеровы скорчились в уголке за прилавком. Толстая пани Шайерова тряслась всем телом.

Когда фюрер «пал», вытащила его бюст из витрины и поставила у себя в доме в передней комнате. Вместо горшков с цветами здесь уже были свечи, и она молилась перед этим устрашающим алтарем за фюрерову душу, в блаженном предположении, что она у него была.

А сейчас толстуха пряталась и дрожала, как овца.

Валишка-старший направил автомат на пана Шайера и коротко приказал:

— Двигай с нами!

Пани Шайерова схватила с прилавка большой колбасный нож и швырнула в Ворона. Тот откачнулся, папаха слетела с его головы.

Ворон пустил в жирную грудь пани Шайеровой короткую очередь из автомата. Она рухнула на пол, не издав ни звука. Юбка задралась, открыв резиновую подвязку, глубоко врезавшуюся в толстую ляжку.