Франтишек Ставинога - Солнечный день

Но то, что он увидел в сарае при слабом свете старого фонаря, сразу же обескуражило его. Парень, лежавший на замерзшей гнилой соломе, — вернее, то, что от него осталось, — был едва жив — какое уж там собраться с силами и отправиться к своим. Совсем молоденький парнишка умрет через несколько часов, если ему не помочь, не перенести в тепло, не накормить досыта, причем не один раз, и не обеспечить должного ухода.

Парень болен, серьезно болен — это Пагач видел. Истощенное лицо, огромные, блестящие от жара глаза обведены темными кругами смертельной усталости. То и дело его душил надрывный кашель, а когда парень наконец очнулся и с трудом приподнялся навстречу старому Пагачу, его била лихорадочная дрожь. В свое время, в окопах, Пагач видывал такие же призраки, бледные тени людей, обессилевших от голода и горячки.

Воспаление легких. У этого мальчишки, оторванного суровой войной от материнской юбки, воспаление легких. Он умрет. Умрет, а не отправится весело, испив молока и съев ржаную лепешку, к своим, в горы, чтобы сражаться с фашистами…

Еще не доковыляв до избы, Пагач уже понял: он сделал слишком мало. Появление русского на его выселках поначалу ошарашило старика. Конечно же, он знал, что весь Советский Союз поднялся против Гитлера. Он даже следил за этой гигантской битвой и злорадно ухмылялся, что его эта бойня не касается. Сидит себе за печкой, в тепле, в обнимку с бутылкой самогона. Чем бы война ни кончилась, его судьба и так решена. Всегда он был одинок, одиноким и останется.

Вид молодого русского, измученного войной, как когда-то был измучен он сам, словно вернул старика к его молодости. Стертые временем, годами пьянства ужасы войны снова обрели отчетливость. Но теперь война уже не была личным потрясением: он видел ее в страданиях погибающего парня, с жадностью проглотившего его лепешку. Чужого парня, который хотел жить.

Пагач давно уже был не тем трясущимся от страха деревенским малым, чью душу и тело отдали в полную власть австрийским генералам. Старый ветеран, он перенес войну, душевную болезнь, несколько лет пребывания в сумасшедшем доме. До сего дня он никому ничего не дал и ни у кого ничего не просил. Не было на свете ничего, что стоило бы его труда, — вот он и не утруждал себя. Вернее, лишь в одном он все-таки сделал над собой усилие — отогнал назойливое искушение взять веревку и повеситься на чердаке. Смерть принесла бы ему столь желанный вечный покой, но в старом Пагаче все же тлела искра протеста: такой конец — напрасная жизнь, напрасная смерть.

Появление русского партизана раздуло эту искорку. Старый Пагач встряхнулся, как чуть не утонувшая собака. Пагач что-то почуял. И хотя поначалу он и не собирался в чем-то нарушить привычный образ жизни, помогая чужому, — все же согласился помочь Мартину. Но вид и состояние русского парня, его полная беспомощность заставили действовать, может быть, даже во вред себе. А помочь бедняге было нельзя, не обеспечив ему длительного пребывания в тепле и сытной еды. Парень был болен. Очень болен. Без помощи он умрет. Придется похоронить его в саду. А этого старому Пагачу не хотелось.

Картина эта так ясно представилась воображению старика, что он ужаснулся. Страх смерти, которого он не знал, вдруг вызвал холодный пот. Он всматривался в морозную непроглядную ночь, пораженный мыслью, что, как только он закопает тело этого парня, придет конец и ему самому. Тогда у него не хватит сил преодолеть тягу к той веревке. Конец. Напрасная жизнь, безобразная, презренная смерть.

Пагач почти бегом поспешил к дому. Он уже точно знал, что сделает, пусть даже ему придется придушить эту старую злобную волчицу. Но теперь, когда она лежала, странно притихшая и покорная, стало жаль ее. Двадцать лет она жила подле него, ругала, била, ни на минуту не оставляла в покое, но кормила. Он признавал, что проку от него было мало. Да он и не хотел помочь жене, чрезмерная суетливость которой его лишь раздражала. Ничто не мешало ей выбросить его, пьяного, на мороз — и дверь на крючок. Она этого не сделала, хотя никто бы за это не осудил ее. Работящая и сильная женщина, и если он питал к ней недобрые чувства, так только зависть: ведь жила она лучше, чем он.

И он жалел ее, когда она ощипывала курицу, яростно шмыгая носом — так остывала в ней злоба. Ради себя он никогда бы этого не сделал, но теперь тут был русский. И потому все изменилось в его жизни.

Пагач не очень-то умел ходить за больными. Привычка и опыт крестьянина, независимого жителя гор, — Пагач знал врачей только в военном госпитале да потом в сумасшедшем доме — подсказали ему, как помочь больному: тепло, покой и хорошая еда. Всю первую ночь Пагач просидел у его постели. Пытался влить куриный бульон в судорожно сжатый рот, это плохо удавалось. Больной сильно потел, метался в беспокойном сне, срывал с себя перину и простыню. Пагач снова прикрывал его, подбрасывал в печку буковые поленья, думал лишь об одном: несчастный парень не должен умереть. Напряженно прислушивался к словам, которые русский выкрикивал в бреду, словно он мог подсказать Пагачу, как помочь.