Елена Блонди - Прогулка [СИ]

— Было бы, — угрюмо согласился Мичи, — если бы этот гад не свалил. С таким капиталом чего ему тут сидеть. И сумел же. В общем, исчез. А я снова должен, только уже побольше.

Со всех сторон мягко сверкали в свете настенных ламп шкафы, столики и диваны. Высокие вазы на полу, с красивыми розами в них. Наверное, целая сотня роз, подумала Кира, ужасаясь цене, это сколько же заплачено. А еще бассейн и всякие тут гости. Еда. Машина. Платья он ей покупал. И привез красивые босоножки, дорогие, из валютного магазина. Ей ничего этого не нужно.

— Если дом, — неуверенно сказала Кира, — машина еще, так может, ну его? Их. Ты молодой совсем, ты еще заработаешь, а пока можно ведь и без этого?

Убеждала, думая с неловкостью, он привык к другой жизни, обидится, что предлагает нищету, ходить пешком, жить квартирантом у Анжелки, есть всякое дешевое. Как многие. Как другие.

— Господи, Кира. Думаешь, меня это пугает? Да я могу хоть в лесу прожить! В том самом райском шалаше! Я же говорил, не надо тебе знать. Не поймешь.

— Чего не пойму?

— Убьют меня, Кира, — ласково ответил он. Крепче сжал ее руки, чтоб утишить дрожь, — ты не знаешь, что это за люди. Пырнут ножом в подворотне. А схвачено у них все кругом. И милиция тоже. Дело и открывать не будут. Только, прошу, не нужно меня сейчас упрекать, что я не думал, куда влезал и так далее. Поздно уже.

Она молчала, глядя на его пальцы поверх своих. В голове все путалось. Казалось, ее подняли высоко-высоко, обещая — к солнцу, к облакам, а потом с размаху швырнули, и она падает, зная, все кончилось, только яма внизу, огромная, страшная. Не облететь стороной. Не увернуться.

— Я потому и не хотел тебе рассказывать. Обидно. Ужасно обидно. Понимаешь, я вообще никогда ничего не боялся, да мне наплевать было выживу или умру. С парашютом прыгал, и на Эльбрус поднимался, думал, замерзну там насмерть. Думал, какой-то я калека, нет во мне страха, плевать, живу или нет. Но потом вот Анчар. А теперь ты. Ты так меня любишь, что и я себя полюбил. Жизнь стал ценить. А оно меня все догнало.

— Давай уедем! — она села ближе, прижалась, чтоб ухом слышать его сердце, обхватила руками, притискивая к себе, — уедем совсем, туда, где никто.

— Ты бросишь школу? Маму?

— Д-да. Да! Я всех брошу. Только бы тебе. Хорошо. Я говорила ведь!

— Какая ты. Совершенно бесстрашная. Кира королева.

— Перестань. Не нужно сейчас. Не хвали меня. Правда, давай уедем, а?

Он засмеялся, покачивая ее, как ребенка.

— Ни гроша. Ночь. Мы идем пешком, по кручам. Куда, Кира? В Кокто? Или в Судак? Далеко мы уйдем пешком? Нужно работать, а если по документам, сразу возьмут. Без них тоже возьмут, наверняка меня будут искать. И тебя. Тебя как пропавшую. По всей стране. На каждой остановке будут висеть твои фотографии. Ну и мать, ты же одна у нее. Нет, маленькая, это не выход.

Кира и сама тоскливо это понимала. Но не могла смириться с тем, что совершенно нет выхода. Так не бывает! Вон поговорка, у шахматистов, мамина любимая. Из любого безвыходного положения есть по крайней мере два выхода. Два! И Кира всегда в это верила.

— Давай поспим, — Мичи снял с ее плеч лямочки платья, уложил навзничь, целуя в глаза и в губы, — я умоюсь и приду к тебе.

Потом они занимались любовью. Так нежно, так бережно друг к другу, будто оба из стекла, или тончайшего льда, на который даже дышать нужно осторожно. И легли рядом, обнявшись и глядя в потолок, на котором плелись неясные сетки от воды в бассейне.

— Век бы так, — сказал Мичи.

Кира снова чуть не заплакала. Но сдержалась, снова лихорадочно думая, что можно сделать. Время превратилось в черный песок, а ночь вокруг — в стеклянную колбу. Песок тихо шуршал, утекая в узкую перемычку, не остановить. Намучившись, Кира стала задремывать, прогоняя сон, который наползал снова, а она боялась пошевелиться, думая, вдруг он заснул, и пусть поспит хоть немного.

— Теперь ты понимаешь, почему я не хотел твоих подарков, — вдруг раздался в полумраке его голос, — кроме несчастных котят бывает еще. Всякое. Что нельзя отдать. Даже любимому.

Она проснулась, пытаясь сообразить, о чем он сейчас. Раскрыла глаза, следя за сетками и не видя их. Что-то еще. Что нельзя отдать. Значит…

— Мичи? Я что-то могу? Я не поняла только. Я могу сделать что-то, да?

— Нет. Я просто о том, что не все можно. Да я сказал уже.

— Ты не сказал! Ничего не сказал!

Она села, поправляя волосы, чтоб не падали на глаза.

— Ну? Просто скажи, Мичи. Ты мне уже рассказал. Плохое. Расскажи все. А то нечестно выходит. Блин, мы на танцах, что ли? Боишься на ногу наступить? Мы должны друг другу правду. Если любим.