Радослав Михайлов - Властители земли

А и вправду, чего? Обходились мы с ним по-людски, даже водки его отведали и барашка, он так и таял, а потом взял да нажаловался самым пакостным образом: хунвэйбины…

Оставив мой вопрос без ответа, начальник пожелал узнать, как все же обстоят дела по существу с нашей точки зрения, есть ли что-нибудь кроме того, что всему округу известно? Митко Ефремов снова принялся объяснять, а начальник все на меня смотрел, часто его прерывал и махал рукой, точно муху отгоняя. Ясно, ясно, деньги на подарки и премии с грузовика брал, ясно, ну а еще что, какие злоупотребления? Нет… А коли нет, пишите отчет, и считаем вопрос закрытым! Ефремов вздохнул с явным облегчением: мы тоже так думали, товарищ начальник, хоть и были у нас кое-какие сомнения, хе-хе… А начальник, не спуская с меня глаз, говорит: даю вам еще день, идите составляйте отчет и завтра чтоб были здесь, хватит вам в этом Бору баклуши бить, не на курорте! Ефремов поднялся: пошли, бай Ташо!

Но у меня в голове, пока они разговаривали, кое-что проясняться стало. Уставившись в стол и корябая его ногтем, я тихо и размеренно сказал, что, по-моему, ревизия не может сейчас закончиться и не будет закончена (в глазах начальника мелькнул страх), мы этим грузовиком Америку не открываем, но нарушения есть и гораздо более серьезные, чем кажется на первый взгляд, так что тут не отчет требуется, а дело надо готовить для прокурора… При слове «прокурор» начальник заорал: да погоди ты, бай Ташо! Но я годить не стал, а начал перечислять нарушения: грузовик, список с именем умершей Марии Кутевой, подарки и премии, и, пока я говорил, махинации представлялись мне все серьезнее и важнее, особенно теперь, когда позвонил товарищ Цветанов с явным намерением предотвратить упоминание своего имени в ревизионном акте, где оно связано будет с получением халиште, как будто ему собственной зарплаты не хватает купить себе не одно, а хоть целых сто халишт! Но Чендо-то чего выигрывает, крикнул начальник вне себя (он не хуже меня знал, что если я упрусь, то никто не заставит меня прервать ревизию, у меня есть право составить акт, требующий принятия мер, этого он и боялся), он-то чего выигрывает, я тебя спрашиваю, что ты к нему так прицепился? Ничего он не выигрывает, никакой ему выгоды нет! Давайте не будем притворяться, товарищ начальник, возразил я (суть дела наконец-то до самого меня дошла), оба мы хорошо знаем, что он выигрывает: популярность выигрывает, доброе имя, связи, друзей, и все это не за свой, а за государственный счет! Подчиненным рот премиями затыкает, у начальства совесть покупает подарками да лестью, мало того, еще во всем этом и признается! Он, видите ли, для своего села старается! Только все нечестным манером, все за счет других! Посовестился хотя бы! Сходите, говорит, поглядеть, какие у нас коровы в апреле, а в соседних селах с голоду дохнут. Ты меня извини, товарищ начальник, но я за последние годы человека опаснее не встречал… Начальник как подскочит: погоди, бай Ташо (глаза молнии так и мечут), а Митко Ефремов криво улыбается, в лице побледнел, со всем, что я сказал, с каждым словом он в душе согласен, подумал я, а в село Бор больше ни за что не поедет… Чендо этот, продолжал я, вместе с щедростью своей да с добротой, в тюрьму должен идти, там ему самое место. Тут уж начальник не выдержал, как грохнет по столу кулаком: да ты соображаешь, что говоришь-то, бай Ташо? Я на минуту замолк, подождал, пока удар отзвучит, и, стараясь сдерживаться (в мои годы любое волнение опасно), докончил: и я его в тюрьму упеку, если не помешаете!

Когда я поднялся, уж и не помню, после последних ли слов или раньше, и начальник тоже стоял, и Митко Ефремов, все мы стояли и друг на друга глядели, а начальник вдруг рассмеялся ни с того ни с сего, коротко и зло: ну хорошо, бай Ташо, но ведь все же так делают, а кто не умеет, пеняй на себя! Если все так делают, говорю, это вовсе не значит, что и мы им помогать должны; наше дело — мешать, где и как можем, днем и ночью им мешать, а иначе на что мы вообще нужны?

Долгонько говорили мы в таком тоне. С начальника гнев сошел, сам знает, какие права мне закон дает, на испуг меня сперва взять хотел, но нервы у меня старые, крепкие. Начальники у меня всякие были, кое-кто пробовал кулаками стучать, да быстро от меня отступались, старую кость вроде меня просто так не сгрызешь. Под конец он угрозы оставил, принялся уговорами донимать, а потом аж взмолился: товарищ Цветанов сердитый звонил, бай Ташо, ты что, под меня, что ли, мину подводишь, скажи, ты мне навредить хочешь? Не хочу я тебе вредить, говорю, ты сам знаешь, что я человек беспристрастный, но если дело потребует, могу и тебе навредить, тут моей вины нет, ты в Бор меня на ревизию посылал, а не воздухом горным дышать! Так-то оно так, бай Ташо, вмешался Митко Ефремов (у самого улыбка виноватая, насильственная), но ведь и товарища начальника тоже надо понять, по-моему, ревизию мы закончили и в селе Бор больше нам делать нечего. Поглядел я на него, умный он парень, хорошо сообразил, что к чему, да к тому же молодой, в начале карьеры, может, и сам надеется вскорости в начальники выйти. Хорошо же ты начинаешь, Ефремов, говорю ему, только я тебя этому не учил, запомни, я тебя совсем другому учил, да, видно, пропали мои уроки впустую. Я буду дело готовить для прокурора, а он уж пускай сам решает, сажать Чендо в тюрьму или нет; я со своей стороны сделаю все, чтобы он там оказался, на своем месте.