Радослав Михайлов - Властители земли

Жена тоже старалась не выдать себя, но сил, видно, не хватило, и в напряженной тишине вагончика раздались вдруг ее всхлипывания. Димитр приподнялся на локте и свесил голову вниз.

— В чем дело? Чего ревешь, ребят разбудишь.

— Господи, — всхлипывала она, — люди столько денег гребут, а тебе все ничего не надо. Ну почему ты такой, почему? Люди сами к тебе идут, а ты отказываешься, — она справилась с волнением, перешла на шепот (старший чутко спит, а ведь он все уже понимает).

— Завтра узнаю про частные заказы, — сказал Димитр, — и к Кавракирову на днях пойду.

— А кто он?

— Большой начальник. Квартиры дает.

— Ты был у Домузчиева, да?

— Был. Незаменимому дали, а мне — нет. Но Домузчиев сказал: если Кавракиров вступится, он мое заявление вперед поставит.

Жена молчит и плачет, трудно ей сразу переварить это в голове — для них квартиры нет, а для Незаменимого нашли.

— А ты сказал ему про детей, про вагончик?

— Не говори глупостей, — злым шепотом прервал ее Димитр. — Очень нужны ему мои дети! Да будь их хоть пятеро! Не будет на то воли Кавракирова — ничего не будет. Но и я могу, как другие.

— Ты скажи, что на самый высокий этаж согласен, под самую крышу, куда другие не идут.

— Да знаю я все, спи.

Жена вздохнула глубоко, и Димитр понял, какой груз снял он с ее души, груз, давивший ее уже несколько дней. Он полежал молча, потом снова свесил голову:

— Слушай, к Кавракирову вместе пойдем и детей с собой возьмем. Просить так просить.

— Хорошо, скажи только когда.

— Скажу. — Димитру стало смешно, и он тихонько захихикал. — Как войдем, так ты сразу в слезы.

— Господи, да у меня на душе столько накипело… — И она снова зашлась в плаче.

— Да не сейчас, ты там реви, здесь ни к чему… Устроим представление. Перед детьми только стыдно… Что делать, придется и этот срам перетерпеть. Давай спать, хватит.

Жена скоро уснула, а за ней и он. Засыпая, припомнил он свой сон про баню и то ли наяву, то ли во сне сказал Незаменимому: нет у меня шерсти, надо это поправить, если у всех есть, то и мне бы обзавестись, а? С шерстью-то лучше, ответил ему Незаменимый, шерсть греет.

Утром Димитр проснулся в смутной тревоге: сможет ли он сделать то, что надумал вчера под потолком? Опасался — вдруг появятся днем другие мысли? Но еще не проснувшись как следует, почувствовал с облегчением — сможет. Вчерашний день не прошел даром: справится. Значит, решено, сказал он жене, будившей детей, готовься к представлению!

— Лишь бы тебе что другое в голову не взбрело.

— Не взбредет. Такой театр устроим, все ахнут.

Пока завтракали, было ему весело и все шутил о театре. Потом заперли вагончик, дети — в школу, они — на работу. К стройке Димитр подошел с веселой улыбкой, будто радость большая на него свалилась, и уже издали спросил Фиалку, тут ли Симо. Вошли в подъемник, и она начала: ты бы не связывался, еле разняла вас вчера.

— Ничего не будет, давай на пятнадцатый этаж.

Симо он нашел в одной из ванных комнат: печка в углу, раствор, мастерок, отвес, все как у него, только бачок другой. Глядя себе под ноги, Димитр громко сказал:

— Здравствуй, Симо.

Тот оглянулся, сразу набычившись.

— Ну, здравствуй, чего тебе?

— Извиниться пришел. Как говорится, утро вечера мудренее. Виноват я, растрепался перед журналистом и тень на вас бросил, но не со зла, а так, не подумавши. Так что прощенья прошу.

Симо глядел на него хмуро:

— Что прощенья просишь — хорошо. Но слово-то, говорят, не воробей… Если Домузчиев на нас взъестся, ты, что ли, защитником будешь? Теперь вся округа знает: ты честный, а мы шаромыжники! — Симо уже снова завелся, может, и он всю ночь не спал.

Димитр рассмеялся, не через силу, а свободно, весело:

— Не бойся. Я уже был у Домузчиева. Журналисту зря я о вас сказал, но без злого умысла, правда. — И он стал пересказывать разговор с Домузчиевым даже с каким-то удовольствием, сжав свою гордость в кулак, как сжимаешь пойманную птицу, готовясь отрубить ей голову. — Знаешь, как он ругал меня! Он, Домузчиев, на вашей стороне.

— Точно?

Димитр понизил голос:

— Если хочешь знать, и ему попало из-за газеты от товарища Кавракирова, но это между нами. О вашей работе все наверху знают, так что бояться нечего. Давай руку и извини за вчерашнее.

Симо снял рукавицу:

— Ох и скотина ты, Первый! Извинение принимается, но без бутылки тебе не обойтись.

— Заметано. Назначайте день. И вот еще что: если кто-то придет, скажи, я тоже согласен на частную работу. Меня они избегают, но если к вам обратятся, так чтоб вы знали.