Радослав Михайлов - Властители земли

— О тебе? — Домузчиев тоже улыбнулся, через силу, дескать, если о тебе, то чего же тебя ругать. — Ну что ж, я главному редактору давно говорю: пишите о людях, хватит шпынять нас за сорванные графики, все критика да критика, заладили одно и то же, критиковать каждый может, вы о людях пишите. Значит, прислал журналиста, тот написал, — тон Домузчиева укоризненный, но миролюбивый, смотрит на Димитра и говорит как человек с человеком. — Но скажи, чего ради ты ополчился на тех, кто по частным заказам работает? Сам не хочешь — дело твое, но зачем так уж себя выпячивать?

— Я не выпячиваю, товарищ Домузчиев, — Димитр то под ноги себе уставится, то вскинет глаза на начальство, — но они берут частные заказы, это правда.

— Н-да, — Домузчиев слегка наклонил голову и как-то неопределенно помахал рукой за головой, будто мух отгонял, — знаю я об этом, но дом ваш нестандартный, а каждому хочется сделать свое жилье современным.

— Конечно, хочется…

— Им хочется, а ты не хочешь в этом деле участвовать, выделяешь себя на особицу. По-твоему получается, что товарищ Кавракиров преступление совершил, если он кухню по своему вкусу облицевал.

— Я такого не говорил.

— Не говорил, но так получается. Взялся учить уму-разуму товарища Кавракирова! Но я тебя не обвиняю, ты что думал, то и сказал. Но журналист-то чем думал, когда эту ересь писал?

— Ведь я его не звал, товарищ Домузчиев. Его Кирчо ко мне послал, наш технический.

— И Кирчо туда же! Ведь знал, какой ты, не мог к другому послать! Слушай, пойми меня правильно: я хороших рабочих уважаю, а ты, очевидно, хороший, если Кирчо тебя выбрал. Но товарищ Кавракиров здорово мне голову намылил, пришлось мне моргать, а я моргать не люблю, — хохотнул Домузчиев, и Димитру тоже стало смешно, не ожидал такого поворота разговора. — Что делать, — продолжал Домузчиев, — придется проглотить эту пилюлю. Есть и положительный момент: в конце концов написали доброе слово о нашем человеке, не все же бить нас.

В словах Домузчиева было много такого, о чем Димитр потом будет думать и думать, они будут тревожить его не раз, а сам он сказал то, что просилось на язык:

— Мои товарищи делают облицовку по частным заказам в рабочее время, а это неправильно. — До драки с Симо у костра он ни за что не сказал бы такого о товарищах, но сейчас он не мог этого не сказать, слова сами слетели с языка (гадом обозвал!). — Неправильно! Хотят частно работать, пожалуйста, в воскресенье, слова никто не скажет, но они-то в рабочее время! Мы с вводом дома опаздываем, а частные работы еще дальше срок отодвигают; надо или официально все это делать, или все частным путем, нельзя иначе!

Тень усталости заволокла глаза Домузчиева.

— Тебя как зовут?

— Димитр.

— Послушай, Димитр, ты о сроках не беспокойся, о них есть кому думать. С этим домом мы можем и опоздать, у всякого правила, знаешь, есть исключения.

— Все-то у нас исключения, товарищ Домузчиев. Исключение для того, исключение для другого. Легко привыкать к исключениям, отвыкать труднее. В газетах пишут, что надо с ними бороться, совсем с ними покончить, а на деле по-другому получается.

— Твоя правда, — Домузчиев повеселел, — в принципе ты абсолютно прав, не спорю. Я вижу, ты не глупый человек, и потому откровенно тебе признаюсь: слово в слово то же сказал я товарищу Кавракирову, исключения портят людей, развращают их. Хочешь, позвоню ему. Сходи к нему, поговори, пусть послушает, что рабочий человек думает.

— А что, он сам не знает, что рабочий думает? Знает. Что я ему нового скажу?

— Н-да, не хочешь, дело твое. Но тогда чего нам с тобой обсуждать этот вопрос? Смысла нет. — Домузчиев нахмурился, от веселых искорок в глазах не осталось и следа, теперь были в них усталость, печаль. Глядел перед собой рассеянно, не на Димитра, а куда-то в пространство. Димитру хотелось поделиться с Домузчиевым своими мыслями, но теперь не стоило: если бы сердился, спорил, был бы смысл, а сейчас — нет, лучше уж не обсуждать этот вопрос.

Домузчиев вздохнул:

— Так, с этим разобрались. Ну, а зачем ты пришел?

— За квартирой, товарищ Домузчиев. Четыре года назад заявление подал, летом Кирчо Мишев говорил с вами при мне и вы сказали, что будете иметь в виду. — Димитр увидел, как гримаса исказила лицо Домузчиева, неприятная гримаса, словно морозным ветром его обожгло. — Двое детей у меня, а живем в вагончике, спим на нарах.

— Н-да… в вагончике.

— В вагончике. Задания я все выполняю, Кирчо подтвердит, какой я работник. На большую квартиру не претендую, товарищ Домузчиев, мне хоть под самой крышей, от какой другие отказываются, я на любую согласен.