Себастьян Фолкс - Энглби

Мне давали всякие лекарства, думаю, просто чтобы производить какие-нибудь медицинские манипуляции. От одних у меня распухал язык, от других мутнело в глазах, от третьих тряслись руки. После большинства наступала спутанность сознания и чувство страха. Все они вызывали жажду.

Мне были разрешены газеты, книги и радио. Получив после долгой изматывающей переписки с банком доступ к собственным деньгам, я смог приобрести все вышеназванное. В общем и целом тут мне нравилось больше, чем в КПЗ, потому что комнату можно было оставлять на три-четыре часа — сходить в туалет, в душ, в столовую, просто прогуляться туда-сюда. Персонал не в тюремной форме, а в медицинской, хотя мне сказали, что здешние санитары состоят в Ассоциации тюремных служащих. Никто меня не бил, хотя тут хватало явно неуравновешенных мужчин, от которых я держался подальше.

Общая палата мне не понравилась (психи орут, запахи, с санитарией беда), но, если все взвесить, тут получше, чем в Чатфилде — там, внизу, в долине. Тут нет Бейнса, Уингейта и Худа. Единственное, что меня мучило, с самого начала, — это вопрос: сколько мне тут сидеть. Тюремный срок ужасен, но он конечен. А врачи Лонгдейла могут держать меня тут сколько угодно, время от времени уточняя диагноз.

Говорят, если бы мы узнали день и час нашей смерти, то не смогли бы жить дальше. Оттого что я не знал, когда меня могут (теоретически) отпустить, ощущения были примерно те же. Точнее, единственное ощущение: зачем жить дальше.

Кстати, процесс моя защита, можно сказать, выиграла. Поскольку я признался в убийстве, никакого опознания не проводилось и вопрос о соответствии ДНК тоже не поднимался. Два мозгоправа от защиты и два от обвинения признали меня чокнутым, но судья, как и предсказывал Эксли, не согласился принять их заключение без обсуждения присяжными. Эксли дал мне почитать отчет тюремного врача — свидетеля обвинения. Он был написан — вернее, накорябан — синей шариковой ручкой на стандартном бланке Королевской государственной канцелярии. Вот что в нем было.

1. Сведения, подтверждающие наличие стойкого психического/личностного расстройства

Отец пациента умер молодым и жестоко с ним обращался. Пациент подвергался жестокому обращению в школе и подвергал этому других. Наркоман и вор со стажем.

2. Сведения, подтверждающие, что результатом психического/личностного расстройства стало крайне агрессивное либо крайне безответственное поведение пациента.

Он убил молодую женщину и настаивает на том, что еще раньше убил юношу. Не выказывает раскаяния и не осознает тяжести совершенных деяний.

3. Сведения, подтверждающие, что психическое/личностное расстройство требует либо может быть скорректировано путем медицинского вмешательства.

Он одиночка, интроверт, не умеет выстраивать отношения с женщинами, презирает мужчин, демонстрируя опасную нетерпимость, граничащую с агрессивностью. Есть вероятность эффективного воздействия ситуационной терапии.

4. Основания полагать, что характер и/или степень психического/личностного расстройства требуют принудительного специализированного лечения.

Он страдает синдромом личностного расстройства и не выказывает сожаления по поводу своего деяния. На мой взгляд, он представляет потенциальную опасность, и я настоятельно рекомендую суду избрать меру пресечения на основании Закона о психическом здоровье.

Ага, вот именно! Эксли говорил, есть документы даже еще лаконичнее. Что до беспомощной логики замкнутого цикла — он сумасшедший, потому что виновен, но может исправиться, потому что сумасшедший, — Джулиан так и сказал, там у них все такие.

Что за мастерское создание — человек… [55] Фраза шекспировского Гамлета. (Перевод М. Лозинского.) Свести все благородство разума Энглби, всю ни с чем не сравнимую сложность человеческой психики во всей ее блистательной и завораживающей красоте к полудюжине логических ляпсусов, выписанных дешевой шариковой ручкой на бланке КГК…

Зато сам процесс получился довольно увлекательным.

Хотя обвинение напирало на тот факт, что я живу вполне «нормальной» жизнью и вполне справляюсь с высокооплачиваемой и ответственной работой, Харви собрал неприличное количество свидетелей, сообщивших о моих странностях. Потом вызвал меня и стал подробно допрашивать о том, что произошло. Я даже не старался придуриваться — правда и без того выглядела более чем дико.

Когда настал черед Джулиана Эксли, тот кратко изложил свои соображения (в режиссуре Харви), но не очень удачно отбивался от адвоката обвинения — гадкого создания по фамилии Тиндалл. По мнению Тиндалла, любой приговор, кроме пожизненного срока в тюрьме Паркхерст, стал бы проявлением пренебрежения к тяжести преступления и неуважения к памяти Дженнифер и к ее родственникам. При этом он несколько раз ссылался на некую «статью 47» — своего рода подстраховку, гласящую, что заключенного в случае необходимости можно перевести в клинику по решению психиатров. Идеальное решение — отклонить ходатайство в силу чудовищности совершенного деяния и упечь меня в Паркхерст; зачем сейчас погружаться в дебри психиатрии, пусть специалисты с ним потом разбираются. Думаю, именно так они посадили Сатклиффа — компромисс выглядел крайне соблазнительно.