Екатерина Кармазина - Идеалист

— Работа у меня такая!

Сказал, так сказал. Я и сам не понял, что имел в виду.

Форт сидел мрачнее тучи и уже прикуривал следующую сигарету.

— И чему вас там еще обучают, если не секрет, конечно? — весело спросила Марина Мирославовна, подливая себе кофе. Ни ее голос, ни интонация не изменились. Только теперь мне стало ясно, к чему привела моя реплика, но было уже поздно. Я не верил своим ушам. Разговор принял неожиданный и весьма интересный оборот. Теперь мне оставалось либо врать, либо продолжить игру, что, в общем-то, было одним и тем же. Если бы дело касалось только лично Марины Мирославовны, я бы ей во всем признался и молил о прощении. Но в сложившейся ситуации отступать было некуда.

— Память тренируем, — с невозмутимым видом ответил я. И мой ответ был недалек от истины. Любой студент, в том числе и я, тренирует память в университете. К тому же когда-то в интернете я нашел видеотренинг и проделал все предлагаемые в нем упражнения. Конечно же, я знал, что имела в виду Марина Мирославовна, задавая свой вопрос.

— А как вы к этому относитесь?

Я задал этот вопрос, чтобы убедиться в правильности своих предположений, иначе свою догадку я мог расценивать как одно из хитросплетений своей буйной фантазии.

— Мы нормально относимся, стараемся сотрудничать!

На этих словах своей жены Фортунатэ залпом выпил свой кофе, затушил окурок и поднялся из-за стола.

— Марина, закроешь за мной? Мне пора! — бросил Форт через плечо, проходя мимо меня.

— До свидания, — холодно ответил я ему.

Марина Мирославовна вышла вслед за мужем. Судя по тому, сколько она отсутствовала, он ушел не сразу. В коридоре между ними что-то происходило, но слов я не слышал. Пока ее не было, у меня в голове пронеслось все, что происходило еще минуту назад. Я не знал, что теперь делать, как быть. Я облокотился на стол и закрыл лицо руками. Я слышал, как Марина Мирославовна вернулась. Она снова стояла позади меня. Я не поднимал головы.

— А, вообще, знаешь, без предупреждения… Александр, Саша?.. Только не говори, что ты плачешь…

Это было правдой, я плакал, и плечи непроизвольно вздрагивали. На затылке я почувствовал ее руку. Она дотронулась до волос и провела ею вниз по спине.

— И что мне с тобой делать? — строгие ноты в ее голосе отсутствовали.

— Простите меня! Я пойду, можно? — рукавом рубашки я утер слезы.

— Можно.

Давая мне возможность пройти, она отошла в сторону. Я прошмыгнул в коридор и шнуровал ботинки. Г-жа Марина снова оказалась возле меня. Сидя на корточках, я смотрел на ее колени, мне хотелось их поцеловать. Я не знал, что буду делать, выйдя за порог. Вот так, у ее ног, мне было, как никогда, хорошо и спокойно. Решившись взглянуть ей в глаза, я упал в их бездну. Еще минуту назад я плакал, а теперь обрел силу. Я любил ее! Не поворачиваясь к Марине Мирославовне спиной, я нащупал дверную ручку и нажал на нее. Дверь не поддалась. Тогда она, подойдя ко мне вплотную, повернула ключ в замке. Это длилось всего мгновение, но для меня время остановилось. Ее шея, плечи, лицо находились так близко, что я мог ощущать ее запах и чувствовать ее дыхание. Она пахла медом, кофе и сигаретным дымом. Ее волосы чуть касались моего лица. На шее слева я заметил родинку. Дверь приоткрылась. Марина Мирославовна отступила назад. Она хотела подать мне куртку, но я схватил ее с вешалки и, не произнеся более ни слова, пустился вниз по лестнице. Во дворе я схватил снег и натер им лицо, глянул на окно, в котором все еще горел уютный желтый свет.

Несмотря на то что, ляпнув глупость, я совершил страшную ошибку, и это для меня было очевидным фактом, я, сам не знаю почему, радовался как ребенок, причем всему вокруг. Я спустился в метро. Судя по электронному табло, до Нового года оставалось менее пяти часов. Выходило, что в гостях я пробыл целых полтора часа. Я не верил своим глазам. Этого просто не могло быть! С самого начала я думал зайти всего на минуту. Ясно, что минутой дело не ограничилось бы, но целых полтора часа…

Скажите на милость, чему мне было радоваться? Ведь ясно же, что теперь все двери в Братстве для меня будут закрыты. Я не узнаю того, что собирался, я никогда не узнаю ни тайны Братства, ни тайну г-жи Марины. Невозможно было представить Братство без нее, они были одним целым. А вдруг нет, вдруг она и сама не знает всей тайны до конца? Может, ее используют, как и всех остальных? Тогда кто? У меня был хоть маленький, но шанс это выяснить, и я его лишился. Все, что мне теперь светило, это оставаться тенью, или, как они это называли, слушателем, которым я в сущности и был до сегодняшнего дня, но уже без какой-либо перспективы продвижения. Теперь, сколько бы лет я ни ходил в Братство, в какой бы группе не оказался и в какие бы направления не записывался, я не попаду в группу старших учеников. Срок обучения ничего не решает, пример тому Виталик. Но и лишить меня того, что я уже имел, — возможности видеть Марину Мирославовну на вводном курсе и иногда в Доме — никто не может. Никто не запретит мне продолжать ходить на ее лекции. Это уже плюс. Повторно слушать любую из лекций, но только низшего курса, имел право каждый член Братства. А вот старшие курсы посещать запрещалось. Да я, в общем-то, и не стремился. Почему существовал этот запрет, я не знал. Возможно, все, что мы изучали, было подготовкой к чему-то главному, к тому, что скрывалось от просто слушателей и было известно старшим ученикам.