Захария Станку - Ветер и дождь

Я вошел во двор через открытые ворота, и никто не обратил на меня внимания: не раздалось ни собачьего лая, ни окрика… Обойдя дом, я заглянул во все окна, но ничего не увидел — стекла были мутные, давно не мытые… Тогда я подошел к входной двери и постучал в нее кулаком. Никто не отозвался. Один из Гынжей, следивший издалека за моими движениями, крикнул:

— Попробуй через заднюю дверь. Может, привидение услышит!

Я разыскал дверь, которая обычно именуется «черным ходом», и снова принялся стучать кулаком. В этот раз кто-то меня услышал, потому что раздались человеческие шаги. (Шаги привидений, уверяют знатоки, никогда не слышны.)

Наконец дверь открылась, и я даже отшатнулся, так был поражен тем, что увидел. В дверях стояла женщина с огромной головой, похожей на шар, с угольными, явно крашенными волосами и безобразным, нечеловечески толстым лицом, на котором выделялись черные усики над верхней губой… Да, это были почти настоящие мужские усы… Огромные груди, руки и ноги толстые, как бревна, живот и бедра необъятных размеров — все в этой женщине было чудовищно безобразным… И в довершение ко всему я узнал ее… Я быстро снял шапку и сказал:

— Здравствуйте, госпожа…

Она тоже узнала меня и, казалось, совсем не удивилась моему неожиданному появлению. Улыбнувшись, она жестом пригласила меня следовать за ней в дом.

Мы вошли в длинную, узкую комнату, посреди которой стоял круглый стол и два простых стула. На столе лежала раскрытая книга, ученическая тетрадь, чернильница и ручка. Оглянувшись, я увидел в углу широкую крестьянскую кровать, покрытую солдатским одеялом. Старый, очень старый человек с высохшим лицом неподвижно лежал на кровати; трудно было понять, спит ли он или вообще уже не может двигаться. Я поздоровался, но старик не ответил.

Женщина указала мне на стул. Усаживаясь, я счел нужным напомнить ей свое имя, но она перебила меня:

— Да, да… знаю… помню… Разрешите представить вам моего отца…

— Очень приятно…

По тону ее голоса я понял, что чем-то ее обидел. Может быть, тем, что не сразу узнал? Она дала мне понять, что узнала меня с первого взгляда.

— Нет ли у вас чего-нибудь покурить? — спросила она после небольшой паузы.

— Да, пожалуйста.

Я протянул ей свою пачку с сигаретами. Она взяла одну, потом еще одну и протянула ее старику:

— Кури и ты, папа.

Затем она обернулась ко мне и пояснила:

— Мы уже давненько сидим без курева. Я имею в виду настоящий табак. Суррогаты есть и здесь…

Я сидел на кончике стула, взволнованный и слегка смущенный, и не знал, с чего начать разговор. Наконец я спросил:

— Над чем вы сейчас работаете?

— Перевожу английский роман.

— Разрешите посмотреть?

Она протянула мне книгу, лежащую на столе, и я прочел на обложке заголовок: «Замок с привидениями». Когда я отложил книгу, она спросила:

— Как вы думаете, это может заинтересовать издателей?

— Надеюсь… Впрочем, ничего определенного я сказать не могу. Вы, наверно, знаете, что нас интересует теперь другая литература…

Она повела плечами и усмехнулась:

— Дай вам бог найти ее…

Мы закурили. Старик на кровати зашевелился, приподнялся и закурил, держа сигарету восковыми дрожащими пальцами. Я вспомнил, что у реки меня ждут Гынжи. Надо поскорее перейти к делу. Но в теперешней ситуации это было бы бестактно, и я сказал:

— Давненько мы с вами не виделись, госпожа Галбену…

Она затянулась, не спеша выпустила дым из ноздрей, потом вдруг весело рассмеялась и заметила:

— Да, много воды утекло с тех пор. В последний раз мы виделись в тот год, когда в меня влюбился профессор Сэвинаш. Вы были тогда еще совсем молодым человеком… Да, да, очень молодым.

— Да, я был молод.

— А вам известно, что я все же вышла замуж за Сэвинаша?

Она снова рассмеялась. Я тоже рассмеялся и спросил:

— И как долго продержался господин профессор?

— Бедняга. Неполных три месяца.

— Не удивительно… Он был хилым.

— Да, мне не везло — все мои мужья были хилыми. Штефи был слабенький и Мити… Таким же оказался и Сэвинаш.

Я напряг память и увидел ее на Каля Викторией лет тридцать с лишним назад. Она шла рука об руку с профессором теологии Сэвинашем. Она была еще хороша собой, элегантная молодая дама, пожалуй слишком рослая, но многим она именно поэтому казалась особенно пленительной. Потом она опубликовала книгу — я видел ее в витринах книжных магазинов, — в которой были рассказаны подробности драмы, происшедшей вот в этом самом доме, где я нахожусь сейчас. Ценители женщин оборачивались, когда она проходила мимо, некоторые пожирали ее жадными глазами — слава придавала ей особую прелесть, слава роковой женщины, из-за которой погибли двое. Даже не один, а двое…