Захария Станку - Ветер и дождь

Я встал. Я чувствовал себя легким как тень. Отец взял меня за руку. Рука его была ледяная. Впрочем, мои руки тоже были холодны как лед.

Земля словно разверзлась перед нами, и мы пошли, держась за руки, по просторному тоннелю, окутанные белым серебристым светом. Оглянувшись, я увидел, что позади нас словно бы опускается черный занавес и все погружается во мглу… Так мы шли довольно долго, пока не пришли в какое-то место, которое мне показалось огромным, как целый мир…

У мира нет границ…

У мира нет границ…

У мира нет границ…

И вдруг я увидел маму. Волосы ее были похожи на сноп свежескошенной соломы. И глаза ее были такими же зелено-голубыми и прозрачными, какими я знал их когда-то. А руки белые-белые, с длинными тонкими пальцами. Мама посмотрела на меня. А я все еще смотрел на ее руки и вдруг увидел, что на них совсем нет мозолей. Она тихо подошла ко мне, обняла и нежно поцеловала в губы. Но губы ее были ледяными. И мои губы были холодными как лед. Когда она целовала меня, я даже не почувствовал ее дыхания. Она тоже, как видно, не ощутила моего дыхания. Никто из нас не дышал. И все же я почувствовал порыв, от которого содрогнулось все мое существо. Мама заговорила первой:

— После того как я тебя родила в поле, под дождем, я дала тебе грудь… Целых два года мне пришлось кормить тебя грудью… Я дала тебе жизнь. Теперь я даю тебе смерть.

Я низко поклонился матери. Так низко, как никогда не кланялся там, на земле.

И вдруг я увидел у ее ног голого младенца. Он не плакал. Он играл. Он считал свои пальцы, в этом состояла вся игра: один, два, три, четыре, пять, шесть, семь… Досчитав до семи, он сказал:

— Я жил на свете семь дней…

— Ты узнаешь его? — спросил меня отец.

Младенец сказал:

— Как он может меня узнать? Я родился и пришел сюда еще до того, как он появился на свет.

Я спросил:

— А где же я был до того, как появился на свет?

— Ты был во мгле. Многие так никогда и не появляются на белом свете. Они навсегда остаются в вечной мгле.

— Им не скучно там?

— Нет. Они не знают, что такое свет. Поэтому им не скучно. Им все равно.

Мама сказала:

— Вот кроты, например, они не любят солнца. Они не в силах прогнать его с небес, и потому роют себе глубокие норы в земле. Кроты чувствуют себя хорошо, только зарывшись глубоко в землю.

Мой брат Алексе сказал:

— Сейчас придет дедушка. Ты ведь его никогда не видел.

Я оглянулся. В луче серебристого света появился дедушка. Он был точь-в-точь таким, каким я себе его представлял. И я подумал: «Вот таким стал бы и я в старости, если б дожил до его лет».

Потом появился другой мой дедушка, из Кырломана, тот, которого я знал, со своей длинной желтоватой бородой. А за ним и наша суровая бабушка. Потом появился дядя Тоне. Все наши умершие родственники пришли повидать меня. Родственники, которых я знал при жизни, и те, которые умерли задолго до моего рождения, еще до того как я появился из мглы. Я сказал отцу:

— Как их много! Я хотел бы видеть их лица. Но я вижу только макушки голов… Как много их…

— Идем со мной, мальчик.

Он снова взял меня за руку. На этот раз мы сделали всего лишь несколько шагов. И я увидел высокий старый тополь. Я сразу узнал его — это был тополь с нашего двора.

— Но ведь мы срубили его, — сказал я отцу. — Помнишь, когда мы искали клад, мы срубили тополь. Клада мы не нашли, но тополь мы погубили. И всю зиму потом топили печь его сучьями…

— Да, мы его сожгли. Мы сожгли его корни и ветки. Но один корень все же уцелел и протянулся под землей сюда. А здесь он дал новые ростки, и старый тополь вырос снова… Посмотри, какой он красивый! Какой высокий! Какой белый!

Да, он был белый. Белый, как серебро… Я молча прижался к его стволу. И прислушался к трепету его листьев.

— Ты хочешь услышать шелест тополиных листьев? — спросил отец.

— Да, я хочу, чтобы тополь зазвенел…

Отец печально сказал:

— Сын мой, здесь тополя не звенят.

Тут я неожиданно закричал. Громким, как будто не своим, отчаянным голосом:

— Зачем же ты привел меня сюда, отец? Зачем?

Меня охватил страх. Я чувствовал, как он сжимает мое похолодевшее сердце. Страх этот был похож на змею. Но странно — змея была горячей. Я был весь ледяной, а страх горячий. Я не мог вырваться из объятий страха. Я весь дрожал.

— Зачем ты привел меня сюда, если знал, что здесь тополь не звенит, не шелестит листьями, не качается на ветру?

— Влезь на него, — сказал отец. — А когда доберешься до верхушки, посмотри внимательно во все стороны…