Захария Станку - Ветер и дождь

Впрочем, не эти вопросы привели ее к Орошу. Домника слышала, как гости, собравшиеся у ее хозяина, устроили под утро нечто вроде совещания. Она слышала их выступления. А также принятые ими решения. Собственно, из-за этого она и решила разыскать Ороша. «Знаете ли вы, товарищ секретарь, что они решили? Они решили…» Домника перешла на шепот и рассказала все, что она слышала из-за полуоткрытых дверей, пока готовила гостям кофе. То, что она узнала, так испугало ее, что она до сих пор еще не могла опомниться.

Орош поблагодарил ее. Женщина поспешно встала:

— А теперь я должна бежать домой. Барыня вот-вот проснется. Первую чашку шоколада или кофе полагается подавать ей в постель…

— Хорошо, — сказал Орош. — Подай барыне шоколад в постель. Некоторое время тебе еще придется подавать ей завтрак в постель. Еще немного терпения… Совсем немного.

— Я потерплю, — сказала Домника. — Теперь я могу терпеть, потому что у меня появилась надежда. Моя надежда теперь велика, товарищ Орош, очень велика. — Она пристально посмотрела на Ороша и добавила: — Она велика, как солнце…

Последние слова Домника произнесла о улыбкой. Солнце было нашей эмблемой на выборах. На всех плакатах компартии, на всех наших выборных бюллетенях было нарисовано солнце. Кто будет голосовать за нас, бросит в урну список со знаком солнца.

Когда Домника ушла, я спросил Ороша, как быть, если к нам придут и другие прислуги и начнут рассказывать про то, что они слышали в доме своих хозяев. Домника, по-видимому, говорит правду. Но можно ли поручиться, что и вся остальная прислуга будет говорить правду, только правду? Орош ответил, что это уже его забота: отличать правду от лжи.

— Ну, хорошо, — упорствовал я. — Допустим, ты сумеешь это сделать. А что будет с товарищами, не обладающими твоими способностями? Не так ведь это просто — отличать ложь от правды.

Орош пожал плечами и, посмотрев на часы, перевел разговор на другую тему:

— Только семь… До восьми в Бухарест звонить бесполезно. Придется подождать.

И Орош растянулся на своей койке и закрыл глаза. Не желая ему мешать, я потихоньку подошел к окну и стал смотреть на улицу. Дом, в котором помещался уездный комитет партии, стоял на горе, и из окна был виден чуть ли не весь город. Унылый и бедный пейзаж. Кривые улочки, серые крыши мещанских лачуг, лепившихся друг к другу.

По улице прошел мальчик со школьным портфелем в руках. Потом другой, поменьше — его вела за руку пожилая женщина, вероятно бабушка. Прошли две женщины с пустыми сумками. Эти пустые сумки были еще одним напоминанием о том, что в городе не осталось почти никаких товаров. Вагоны с мукой, отправленные сюда из Галаца, исчезли в пути. Вагоны «заблудились», и все попытки разыскать их не дали пока никаких результатов. То же самое случилось с вагонами, в которых везли картофель. А промтовары, направленные в Телиу, оказались в руках у спекулянтов, которые продавали их втридорога, из-под полы. В сущности, из-под полы продавалось все: сахар, мясо, керосин. Несмотря на принятые меры, враги нового правительства нагло и вызывающе обвиняли во всех этих бедах новый режим.

— Вот как правят коммунисты!

Я попытался заставить себя сосредоточиться на всех этих вопросах, имевших, кстати говоря, самое прямое отношение к избирательной кампании. Как дать отпор нашим врагам? Как доказать, что это они виноваты в возникших трудностях? Вероятно, прежде всего надо сказать избирателям не о наших будущих планах, а о том, что всех интересует сейчас, в данный момент…

По улице проехал человек верхом на лошади. Короткая бурка и высокая остроконечная кушма говорили о том, что он из горного района. Молодой горячий жеребчик под ним напомнил мне ночной сон и голубого коня, на котором я мчался рядом с отцом… С какой скоростью неслись наши голубые кони! Со скоростью ветра! Со скоростью мысли!

Улица опустела. Дождь прекратился, но небо все еще было обложено темными тучами. Какое сегодня число? Осень уже давно началась… Мысли мои перескакивали с одного предмета на другой. Я думал о будущем и одновременно вспоминал о прошлом. Обрывки давнишних событий рисовались мне так отчетливо, как будто все это было вчера… Осень…

Дождь и ветер…

Дождь и ветер…

Дождь и ветер…

Неожиданно мне вспомнилась бухарестская осень… Я увидел Бухарест моей юности. Много лет назад, вот в такой же пасмурный осенний день, я разгуливал по бухарестским улицам, снова вернувшись в столицу — уже в который раз. Война кончилась, и я приехал в Бухарест искать свое счастье. Впрочем, я не очень-то его искал, ибо уже знал, что тот, кто усиленно отдается поискам счастья, никогда его не находит. И вот я разгуливал по столичным улицам, не имея ни денег, ни службы, ни даже постоянного ночлега. В те годы мне часто приходилось переезжать с места на место. И в Бухаресте я тоже беспрестанно кочевал из одного района в другой. Мне надоел Грант и не понравилась улица Попа Нан. Не задержался я и в районе Тей. От своей последней хозяйки в районе Обор я сбежал ночью, через окно. И поселился на другом конце города, на улице Иночента. Дом, в котором я здесь обосновался, был небольшой, но людный: в пяти комнатах жило пятеро жильцов. В шестой, вернее, в чулане — я.